Эротоманка. Все о любви - страница 6



Ты скажешь: динозавры вымерли.
Я с ужасом в тебя гляжу:
со дна души, в страстях ли, в дыме ли, —
взлетает зверь по виражу.

Выпустим птицу!

«       Выпустим, говорю…»

       Выпустим, говорю
       среброгрудую птицу —
       петь, петь, петь!
       А не томиться.
       Пусть обнажится суть —
       всем бы нам   крошку неба.
       Если свободен путь,
       птице ли – хлеба?
       Меч в твои руки вложу —
       клетку – наотмашь!
       Я и сама дышу
       не беззаботно.
       Слышишь – как тонко в груди?
       Видишь – как дышит ветер?
       Выпустим птицу! Лети!
       Пусть будет путь ей – светел!
       Только напрасен плач
       горе -дебила.
       Что же ты в слезах, палач?
       Птица тебя забыла.
       Видишь – смеется, летит,
       в синих лучах серебрится.
       Может, тебя  и   простит
       эта свободная птица.

«Белое бы тебе крыло…»

Белое бы тебе крыло,
вечное бы тебе – тепло!
Неба стихия – цель!
А в апогее – трель!
Пой, создавай волну,
славную голубизну,
славный словесный вздор,
рифм перебранку  и спор.
Каждое слово – ложь,
каждое слово – дрожь,
в целом же  тысячи нот —
музыки вечной взлет.
Если перепоешь —
значит – переживешь.

«Стань светла…»

Стань светла
у Млечной звезды,
не ветла —
но нет пустоты.
Тот же шелест и шелест —
плач.
Он слышней, когда
кони – вскачь.
В центробежном
смешеньи времен
в человеке —
вдруг топот и звон.
Брызги, брызги
из-под копыт,
свист и визги
и рана болит.
Через час
этот всадник умрет,
через миг
станет пылью народ.

«Печали – побольше. Она – от потопа…»

Печали – побольше. Она – от потопа.
Она до потопа – великая сушь.
Она – как на облачке Пенелоппа,
чтоб виделось – дальше,
чтоб слышалась – глушь.
И в сердце – так тонко. Вот-вот и сорвется,
лишь пеночки горлышко ноту  возьмет,
петлей резонанса плач птичий взовьется
и тысячи жизней с собой унесет.

Жми на газ!

«Байкер. Лидер газовых треков…»

Байкер. Лидер газовых треков
Спиртом продраена глотка.
Рокот мотора и рока рев.
Пыль героина коптит волос носа.
Металл, тугоухость, слава садиста.
Дама – заплечный рюкзак налегке,
его столетняя война, одиночество,
согревающее  спину.
Горький трах посреди опустевшей Вселенной.
– Пей. Последний глоток.
Фляжка пустая летит вдоль шоссе.
– Мы остались одни?
– Не одни мы остались.
– Пинается?
– Выжил, черт.
– Нахрен, сдохните оба!
Скинул лямками в сток карбюраторных мыл —
и в распыл.

«Люблю гонки…»

Люблю гонки,
лохматых лохов на старте,
кто верит в дизель феррари,
в сердца закопченных машин,
крутых блондинов
с танцующими желваками, —
широкие лапы способны
девичьи бедра прикрыть.
Не о фиговых листочках.
Долой даже плавки!
Старт!
Жми на газ!

«Гони, гони, гони!..»

Гони, гони, гони!
Обгонишь на сотую мига,
и после первого круга
выпью губы твои.
Но почему они
улыбаются мне, как фига,
в глазах ослепительный росчерк —
встречных машин огни.
То фары далеких машин,
рискованных их пилотов.
Что женщина для тебя?
Подруга, сестра и мать.
Но помнишь тот час, когда
в дыму среди звездного круга
тебя «рот – в – рот» отдышала
случайная пьяная блядь?

«Фугас у виска …»

Фугас у виска —
Это больно.
По настоящему
въедливо
в плоть.
Фугас у виска —
невольно —
е
пере-
качивание
в кровь.

Сброшенный жокей

Ты сдох, урод,
от тебя останется
в лошадиной памяти
только запах
и с солью пота
плетка.
Пена жвачки:
– Хоп!
Ты сдох, наконец-то, гад,
лежишь под барьером дзота.
Кобыла сбросила
твои бедра с плеч,
она отныне – свободна!
Она одна,
но ей не прилечь
возле манежки модной.
Она летит вперед,
от плетки освобожденная,