Есенин за 30 минут - страница 6

И тут же призывает себя успокоиться и смириться с новой правдой жизни: «…Ведь это только новый свет горит Другого поколения у хижин…». Поэта пугает исковерканный язык, который кажется не знакомым: «…Язык сограждан стал мне как чужой, В своей стране я словно иностранец…». Беспокоит, что на смену исконно народным песням пришли какие-то политизированные призывы и воспоминания: «…Рассказывает важно о Буденном…» Уж мы его – и этак и раз-этак, – Буржуя энтого… которого… в Крыму…» И клены морщатся ушами длинных веток…» – даже природе противно это слушать. Это касается и молодежи: «…С горы идет крестьянский комсомол, И под гармонику, наяривая рьяно, Поют агитки Бедного Демьяна…».

Есенина глубоко печалят эти перемены, он чувствует себя не нужным, а свою поэзию – глупой: «…Моя поэзия здесь больше не нужна, Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен…». Вместе с тем, у поэта достаточно здравого смысла для понимания тщетности своих протестов. Бесполезно сопротивляться новым временам, нравам и поколениям, поэтому он говорит: «…Как есть все принимаю. Готов идти по выбитым следам. Отдам всю душу октябрю и маю…». Единственное, с чем принципиально не согласен Есенин – это предать родной язык и уподобиться толпе, утратить свою уникальность, изменить поэтическому дару. Нет, поэт навсегда останется верен себе и музе: «…Но только лиры милой не отдам… Я не отдам ее в чужие руки, Ни матери, ни другу, ни жене. Лишь только мне она свои вверяла звуки…».

Стихотворение создано за полгода до самоубийства поэта и посвящено прощанию с родным селом Константиново. Есенин чувствовал, что больше туда не вернется, поэтому решил увековечить красоту родного края: «…Радуясь, свирепствуя и мучась, Хорошо живется на Руси…» и «…Свет луны, таинственный и длинный, Плачут вербы, шепчут тополя…».

При этом, даже понимая всю неотвратимость перемен, поэт остается верен себе, он по-прежнему тот же юный мальчишка, бесконечно влюбленный в Родину: «…И теперь, когда вот новым светом И моей коснулась жизнь судьбы, Все равно остался я поэтом Золотой бревенчатой избы…».

Автор признается, что ему противны новые порядки, пришедшие на смену старым и знакомым, они его теснят: «…Но и все же, новью той теснимый, Я могу прочувственно пропеть…». Но он готов принять их, лишь бы ему позволили спокойно умереть на родной земле: «…Дайте мне на родине любимой, Все любя, спокойно умереть!».