Еще раз про любовь. Сборник рассказов - страница 3

И наконец я садилась за стол. Бабушка наливала душистого чаю в зеленую железную кружку с отколотым у дна кусочком эмали. Почему-то для чая она не признавала ни фаянсовых чашек, ни стаканов, а только эти кружки. Аромат держат, говорила. Не знаю, как аромат, но чай в них долго не остывал. Бабушка резала сдобу и клала мне на блюдце. Помню, как жадно хватаюсь обеими руками за пирог и от души кусаю. «Не спеши!» – смеется бабушка, и морщинок у ее глаз становится больше. А я, утолив первую «пироговую» жажду, вдыхаю запах теста, смешанный с ароматом яблок, глядя в полузамерзшее, расписанное по краям зимними узорами окно: сейчас пойду на санках кататься… Счастье невероятное.

С годами все реже я появлялась у бабушки. И уже не оставалась ночевать, а просто навещала. Привозила разных гостинцев и с чувством выполненного долга уезжала в свою, отдельную жизнь. Бабушка радовалась приезду, никогда ни в чем не упрекала, а просто ждала. Иногда я рассказывала ей что-то о своей жизни, зная, что бабушка не осудит, а подскажет с открытостью любящего сердца. В 18 лет я рассталась с Мишкой и пожаловалась на него бабушке. Она выслушала и сказала: «Жди своего. Одной иногда лучше, чем с чужим тебе человеком. Судьба и на печке найдет». – «Да как узнаешь, бабушка, свой он или не свой? Сколько прежде ошибешься». – «Сердечко сразу почует, твой он или нет. А коли не почует, ну что ж, и ошибиться иной раз не грех, опыт зато будет, в другой раз не обожжешься. Я вот с дедом твоим жила, спорили часто – каждый на своем стоял, уступать никто не хотел. Жалела в сердцах, что замуж за него пошла. А как помер, тоска взяла. Вот поди и разбери, мой он был или не мой. Или просто мне одной одиноко было после его смерти».

Уезжала я от нее всегда успокоенная. Хотя сердце щемило, когда в зеркальце заднего вида видела ее одинокую неподвижную фигурку у калитки, уменьшающуюся по мере того, как набирала скорость мои тогдашние «жигули». И может, от этого я старалась баловать ее разными гостинцами. Бананы она очень любила, а где их в деревне возьмешь? Вот я и везла связки бананов. Бабушка восклицала: «Зачем ты столько денег тратишь?» Но я видела, что она радовалась заботе. А я радовалась, что ей будет чем угостить соседок и сестру, а заодно и похвалиться заботливой внучкой, не без этого.

Через несколько домов жила ее родная сестра с мужем. Приходилась она мне двоюродной бабушкой. Соня была очень строгой. Ее дом делился на две половины: в одной – горница с печкой, а во второй, через сени – спальня, сюда она никого не пускала, а мне в детстве было страшно любопытно узнать, что там такое. И однажды, когда она пошла на запретную половину за деньгами – мама ей что-то купила по заказу, я сумела разглядеть в приоткрытую дверь только большую постель с горкой подушек, а ведь комната занимала полдома! Но большего увидеть не удалось. Пироги бабушка Соня пекла тоже вкусные, но всегда размером с батон. «Некогда мне с ними возиться!» Помню, один такой «пирожок» с капустой я ела полдня.

Сестры ходили друг к другу часто, но потом уж ноги у обеих стали слабеть, и встречались все реже. И однажды бабушкину сестру ее сын забрал в город. Деда оставил в деревне – мол, места нет. Мы потряслись: как же можно так со своими родителями обойтись? Моя мама навещала в городе свою тетку: та плакала, говорила, что скучает по деду, 60 лет все же вместе прожили, как он там один справляется… Дед, когда мы в деревне пришли к нему, тоже слез не сдержал. Помню, сидел он как раз под «иконостасом» с семейными фотографиями. Посередине в резной деревянной рамочке их свадебная фотка: она сидит, а он стоит рядом, положив руку ей на плечо – так было принято тогда фотографироваться, красавица Соня и мужественный Константин. Который сейчас, жалко сгорбившись, плакал, не стесняясь своих слез. Мама хотела забрать обоих к себе, хотя у нее тоже было тесно. Я ее поддержала. Но родня стариков не отдала, испугавшись, что мы за это заберем себе крепкий деревенский дом и 30 соток земли… Переубедить мы их не смогли: весь их клан переживал, что старики отпишут нам свое «богатство». Так они и умерли разлученными: вначале Константин, причем Соне даже не сказали об этом и не привезли попрощаться, а уж после и сама Соня, которая чувствовала себя в сыновьей семье, как в тюрьме. Но похоронили их рядом, в деревне.