Еще шесть месяцев июня - страница 7

– Пойду прогуляюсь, –  объявил я.

Мама появилась из ниоткуда, перекрыв входную дверь рукой. На ней была медицинская форма, потому что она так и не переоделась после смены.

– Уже почти восемь, Кэплан. Ты никуда не пойдешь.

Я вздохнул.

– Я собираюсь к Мине Штерн. Через дорогу. Мне нужна помощь с чтением.

Эти слова оказались волшебными. Мама улыбнулась противной взрослой улыбочкой и дала мне пройти. Я перешел дорогу в темноте, затаив дыхание из-за позднего времени и странности своего успешного побега. Я немного задержался у входной двери, чувствуя себя неловко. Затем обошел дом сбоку, пока не увидел приоткрытое окно наверху. Белые занавески с маленькими серебряными звездочками развевались на ветру. Крыша, которая выступала над боковым крыльцом прямо под окном, была всего в каком-то футе[8] от игрового комплекса, поэтому я взобрался на него и позвал, обращаясь к звездам. Занавеску отдернули в сторону, и появилась Мина в фиолетовой ночной рубашке с узором из планет и ракет. Меня тут же поразила голубизна ее глаз без очков, а затем она приоткрыла окно пошире и спросила меня, что, черт возьми, я здесь делаю, и не собираюсь ли я упасть и сломать себе шею.

– Я пришел, чтобы почитать. Мне нужно знать, что будет дальше.

Как вы понимаете, есть определенные вещи, которые нельзя пережить, не обретя друзей. Одно дело –  сразиться с огромным пещерным троллем. Совсем другое –  вместе читать вслух перед сном всю серию книг о Гарри Поттере.

– О чем ты думаешь? –  спрашивает меня Холлис. Мы лежим на разложенных сиденьях ее машины, заднее стекло занавешено покрывалом.

– Да ни о чем, –  отвечаю я, не открывая глаз.

– Удивительно, как парни могут думать ни о чем.

– В смысле?

– Как я понимаю, у тебя бывают периоды, когда ты буквально ни о чем не думаешь. Просто выключаешься. Белый шум.

– А у тебя разве так не бывает?

Она смеется, и ее голова подпрыгивает на моем животе.

– Нет, у меня в голове всегда какие-нибудь мысли.

– По-моему, это утомительно.

– Угу.

– Думаю, тебе нужно вздремнуть, –  говорю я, притягивая Холлис еще ближе. –  А сейчас ты о чем думаешь?

– Сейчас я думаю о том, –  отвечает она, упираясь подбородком в мое плечо, –  что на самом деле это очень по-детски –  называть свою девушку ребенком. Это сексизм.

– Значит, ты снова моя девушка?

Холлис улыбается. Я перекладываю ее на себя, и теперь она лежит на моем на животе. Она сплетает свои руки и ноги с моими, наши лица прижаты друг к другу, щека к щеке, только я смотрю в одну сторону, а она в другую. Холлис кладет свои ладони поверх моих.

Это наша традиция, наш прикол, когда мы обнимаемся в машине, –  извлекать максимум из пространства, чтобы как можно больше друг с другом соприкасаться. В первый раз она заявила, что не хочет, чтобы ее тело касалось заднего сиденья их семейного авто. Кстати, у Холлис огромный «Шевроле Субурбан». Куинн однажды даже сказал, что, раз родители купили ей такую машину, они явно ждали, что она будет заниматься в ней сексом. Она чем-то кинула в него и ответила, что это для того, чтобы она могла забирать после школы всех своих младших сестер. Я очень хорошо помню тот день. Одиннадцатый класс, ранняя осень, Холлис, недавно получившая водительское удостоверение, вертит ключи от машины, висящие на длинном шнурке с логотипом старшей школы Ту-Докс. Мы только что потеряли девственность друг с другом. По разговору в столовой все сразу поняли, что у нас был секс, и я сидел красный как рак. Все стебались надо мной, но Холлис, похоже, ни капли не смущалась. Скорее наоборот –  она выглядела весьма довольной собой. Гордой. И я помню, как мне было хорошо от этого. Каким крутым я себя чувствовал.