Читать онлайн Маргарита Дзюина - Поцелуй под звездами

Часть

I

. – Прыгать в воду легко. Жить под ней – другое дело.

Я был на втором курсе магистратуры в Нью-Йоркском университете. Мне было двадцать четыре. Молодой, самоуверенный, временно свободный от бремени своей фамилии. Я жил в Америке – стране, где никто не знал моего отца. Бегал по Центральному парку, заходил на выставки, появлялся в ночных клубах, хотя сам тусовщиком не был. В таких местах легче всего находить полезные связи – и держать лицо.

Я всё ещё был сыном своего отца, где бы ни оказался. Образование – это да. Но и работа шла своим чередом. Благодаря Касперу моё пребывание в Штатах не казалось изгнанием. Мы прилетели вместе. Дружили с рождения – наши семьи связаны так давно, что, наверное, ещё динозавры знали их по имени. Только не говорите об этом отцу – не оценит. (Шучу. Или нет.)

Я мог быть мужем. Без иллюзий. Без красивых жестов. Но настоящим. Сухим, как документ. И, может быть, в этом был бы смысл.

Договорной брак не казался мне трагедией. Скорее – формальностью. Назначенная невеста, ужины с родителями, дети по расписанию. Не любовь – но и не война. Я мог бы быть хорошим мужем. Верным, вежливым, сдержанным. Мы бы стали друзьями. Возможно, со временем – ближе.

Я не особо верил в любовь. Не так, как в неё верят в кино. Меня не тянуло писать стихи или стоять под балконом с гитарой. Я любил по-другому. Семью – да. Брата, мать, отца. Каспера – как часть себя, неотъемлемую и вечную. Любил свои книги. Свои утренние прогулки. Я знал, что такое привязанность, благодарность, нежность. Просто никто из девушек не пробуждал этого во мне – ещё.

Они казались мне красивыми, сложными, умными. Но далекими. Будто, между нами, всегда было стекло. И сколько бы ни говорил, ни слушал, ни трогал – всё равно не касался по-настоящему. Может, просто не пришло время. Может, я сам держал дистанцию. Может… я не хотел, чтобы любовь стала моей слабостью.

Брат остался в Англии. Он уступил – только при условии, что меня отпустят в Штаты. Уступки – не его стиль. С ним невозможно договориться. Он упрям, как чёрт. Отец часто срывался на нём, требуя подчинения. Мама – всегда была на нашей стороне. Особенно когда речь шла о женитьбе. Джоно отказался. Жёстко, с вызовом. Отец пригрозил вычеркнуть его из семьи. Джоно лишь пожал плечами.

Иногда я думаю: если бы не Джоно, меня бы здесь не было. Он выторговал для меня право уехать. Себе – остаться под контролем. Мне – иллюзию свободы. Это было не в его характере, но он знал, как мне нужно вырваться. Своим отказом он сдвинул плиту, под которой мы оба лежали. Подарил мне кислород. И я благодарен. Хотя и не говорил об этом вслух.

Отец не верил в полумеры. Всё – либо по правилам, либо против семьи. У Джоно с ним всегда была война. У меня – перемирие. Но даже при этом, он всё равно представил Джоно невесту.

Она была из “достойной” семьи. Мы с ней немного общались. Ни искры, ни злости – пустота. Мама, с надеждой в голосе, упомянула Джессику. Мол, может, она? Но вариант отпал сам собой. Джессика исчезла.

Она уехала в Австралию. И впервые, похоже, задышала. Мы знали её с детства – красивая, тонкая, с усталыми глазами. Потом выяснилось: её отец был чудовищем. На людях – улыбка, деловые костюмы. Дома – кулаки. Однажды летом, когда мы купались в бассейне, она сидела рядом в длинной кофте и джинсах. Прятала не стыд – синяки.

Джоно решился. Поговорил с её отцом. После этого её избили так, что она попала в больницу. Мать срочно отправила её в Австралию, подальше от него. Через месяц пришло письмо – одно. Она писала, что сожалеет, что больше не сможет общаться, но, если мы когда-нибудь будем в тех краях – будем желанными гостями. Джоно хранил этот листок как реликвию.

Он долго переживал. Писал ей письма, но ответа больше не было. Мы даже попросили отца Каспера разузнать, как она. Он подтвердил – жива, здорова, живёт одна, счастлива. Своё прошлое она оставила за океаном. Правильно сделала.

Отец был вне себя. Он не хотел, чтобы я летел в Нью-Йорк. Считал это опасным. На нейтральной территории можно убрать любого без шума. И всё же я поехал. Не один – с Каспером. Мой лучший друг, мой брат. Он был моим щитом, но и чем-то большим. Умный, амбициозный, с характером. Он не хотел быть просто охранником. Мы учились вместе. Поддерживали друг друга. И мечтали, что однажды всё изменится.

Каспер переехал с отцом с Кубы в детстве. Его брат, Серхио, остался на острове с матерью. Родители разошлись, но братья сохранили близость. Мы ездили к его матери каждый год – в тот самый дом, где пахло ромом, сигарами и жареным луком, где смеялись, не прикрывая рот рукой, и где не было ни охраны, ни прислуги, только кухня и океан. Я мог сидеть на берегу часами, просто смотря вдаль.

Семья Каспера уважаема на Кубе. Достаточно назвать его фамилию – и тебе откроются любые двери. Их бизнес кормит половину острова. Потерять их расположение —значит потерять всё. И в этом доме, где нас всегда встречали с объятиями, а не с инструкциями, я впервые почувствовал себя обычным. Живым.

Я люблю Кубу. За запахи. За музыку улиц. За то, что там всё настоящее. Может, когда-нибудь я вернусь туда – с женой, с детьми. Забавно, что я об этом подумал. Просто… этот год многое изменил. Точнее, его финал. Я впервые влюбился. По-настоящему. В ту, с кем хотел бы прожить жизнь. Я поверил в любовь. Но судьба распорядилась иначе. И, чтобы вы поняли, как всё было – надо вернуться к началу.

Наша семья была известна в Лондоне задолго до моего рождения. И не из-за щедрых пожертвований в университетские фонды. Мы не были аристократами в галстуках с гербами. Мы были из тех, кого называют по имени, когда хотят внушить страх.

Мой дед был боссом. Жёстким, бескомпромиссным, в какой-то мере даже харизматичным. Его застрелили, когда мне было пять. Я помню только костюм, запах сигар и похороны, где никто не плакал. Тогда я не понимал, кто он. Просто дед. Теперь знаю – он построил империю.

Отец унаследовал всё: людей, власть, территорию, влияние. Он расширил бизнес. Сделал его изящнее, чисто внешне – респектабельным. Утром – светские встречи, банковские счета, акции, благотворительность. Ночью – другое. Ничего личного. Только правила.

Грязной работой он не занимался. Для этого были капо, подручные, те, кто умел молчать и убивать. Он играл в шахматы, а не в драки. Двигал фигуры. И очень не любил, когда одна из них думала самостоятельно. Я видел, как он ломает людей.

Не всегда кулаками. Иногда – фразой. Молчанием. Когда-то это был партнёр, который “перешёл черту”. Отец просто сидел в кресле, положив ногу на ногу, и наблюдал, как двое подручных ведут того в подвал. Потом спокойно сказал: – Никогда не бойся делать больно. Страх вредит бизнесу.

Я тогда вытер пот со лба. Мне было семнадцать. И с того дня я знал: я не смогу быть им. Но скажи это вслух – и ты вычеркнут. Позже, когда он сказал: – Ты был в шаге, чтобы стать мной, я сжал зубы.

Я хотел бросить в ответ: «Я не ты». Это было на кончике языка. Почти вырвалось. Но я промолчал. Потому что его мир – это не спор. Это казнь. И даже любовь в нём звучала как приговор.

Наш бизнес – это алкоголь, табак, ювелирные изделия, текстиль. Легально. Почти. Через острова, через фирмы, через нужные лица. Связи были везде – от Лондона до Штатов, от Палермо до Гаваны. Наркотики, проституция, торговля людьми – были, да. Но ещё до нас. Отец всё это закрыл. Слишком грязно, слишком рискованно. Он хотел играть по-крупному. Быть не мафиози – а хозяином наций. Как он любил говорить: «Мы не преступники. Мы корректируем правила».

Когда нам с Джоно исполнилось по восемнадцать, нас начали подпускать ближе. Раньше мы просто слушали. Теперь – участвовали. По чуть-чуть. На собраниях, на встречах с «партнёрами». Не делали, а присутствовали. Просто чтобы привыкли. Просто чтобы поняли, кто мы есть. Джоно остался в Англии. Он не просто уступил отцу – он сделал это на своих условиях. В обмен на мою свободу.

Я до сих пор помню их разговор. Или, скорее, крик.

– Я не буду жениться на ней», – сказал Джоно. Спокойно. Почти шёпотом.

– Ты подведёшь семью, – рявкнул отец.

– Я подведу себя, если соглашусь.

Тогда я впервые увидел, как отец ударил кулаком по столу.

– Тебе двадцать с небольшим! Ты должен думать головой, а не чувствами.

– А ты, когда последний раз думал сердцем?

Мама пыталась вмешаться. Отец кричал о долге. Джоно молчал. Потом, уходя, бросил: – Я хочу строить свой бизнес. Не твой.

– Это предательство.

– Это взросление, отец.

После этого неделю никто не говорил вслух его имя. Но я знал, что отец сдался. Впервые. И тогда он разрешил мне поехать в Нью-Йорк. В обмен на молчание Джоно. Именно это молчание я считал своим даром. Но мы были разные. Джоно с юности шёл напролом. Он бросался в дискуссии, спорил с отцом, уходил в глухую оборону, как только ему что-то навязывали. Он не любил власть. Или, скорее, не хотел, чтобы ею распоряжались за него. Я был другим. Спокойным. Осторожным. Смотрел, слушал, анализировал. Я умел молчать. Умел ждать. Умел терпеть. И потому отец делал ставку на меня. Не на Джоно. На меня.

Это пугало.

Я видел, как он смотрел на меня за ужином. Словно примерял мне свою тень. Видел, как говорил обо мне с другими донами – как о чём-то уже решённом. Как будто я уже согласился.

А я не был уверен.

Я не хотел быть против системы – просто хотел передышку. Не быть наследником. Не быть пешкой. Не быть тем, кому всё заранее решили. Я хотел проверить, существует ли жизнь вне этой фамилии. Хотел выдохнуть.

Нью-Йорк стал для меня окном. Шансом выйти, прежде чем дверь захлопнется. Я не знал, что жду. Любви? Тишины? Вдохновения? Просто…я чувствовал, что, если не попробую сейчас – не выберусь уже никогда.

Конечно, я продолжал помогать. Связи. Письма. Рекомендации. Мы вели переговоры об открытии филиала компании в Штатах – формальный повод, за которым прятался мой личный план: задержаться здесь.

Пока я был полезен – мне позволяли. Я не шумел. Не спорил. Но жил, как хотел. Учился. Дышал. Говорил "нет" тогда, когда раньше молчал. И с каждым днём чувствовал: я наконец становлюсь собой. Не сыном. Не инструментом. Человеком.

Каспер выдохнул, как только мы вырвались из-под опеки. Ни охраны, ни контроля, ни вечного слежения. Только мы. Только Нью-Йорк.

Три спальни, три ванных, гардеробные. Балкон, на котором Каспер любил курить, а я – стоять с кофе в тишине. У нас было два дивана. Один – мой. Второй – для девушек Каспера. Они не оставались до утра. Иногда даже не знали, как меня зовут. Его это устраивало. Он не искал отношений. Он ждал свою невесту. Ту, что появится однажды – без лишних разговоров, без компромиссов. В нужный день. В нужный час.

Он часто одалживал мою одежду. Не потому, что у него не было своей – а потому что не знал, где она. Каспер и порядок – антонимы. Его полки – как поле после шторма. Мои – выверены до сантиметра. Мы не конфликтовали. Мы дополняли друг друга.

Утром он вставал раньше. Делал кофе. Включал латиноамериканские подкасты или реггетон. Я закрывался в комнате, потому что не выносил шума. Он смеялся и говорил, что я похож на старика. Я злился. Но всё равно выходил. Мы завтракали вместе. Молчали вместе. Жили вместе.

Он был горячим, экспрессивным, слишком ярким для этого города. Я – холоднее. Сдержаннее. Но мы сработались. Без лишних слов. Без “навсегда”. Просто были рядом – день за днём.