– Успокойся, мать твою, – шипит Люк уже не с таким безразличным видом.
– Не указывай мне, что делать! – злобно отвечаю я.
На секунду мы оба застываем. Я не могу поверить, что мы с Люком используем такие слова. Я могла бы так разговаривать с Ро. Но с Люком – никогда.
– Она больна.
– Ты думаешь, я не знаю?
– Эта новость ее обрадовала.
– То есть ты решил соврать ей? Просто чтобы порадовать?
– Да, решил, – говорит он. – И знаешь что? Это гораздо больше, чем сделала ты. Где ты была, черт тебя побери? Где тебя носило весь этот год?
Услышав эти слова, я делаю шаг назад.
– Я думала, она не хочет, чтобы я приходила, – еле слышно отвечаю я.
– Она была офигеть как рада тебя видеть, так что нет, эта отмазка не работает, – произносит Люк. – Попробуй какую-нибудь другую.
– Я думала, ты не хочешь, чтобы я приходила.
Он проводит рукой по волосам, но не опровергает мои слова.
– Дело не во мне.
– Я не буду ей врать, – после долгой паузы говорю я. – Хочешь ее порадовать? Чудесно. Только давай как-нибудь без меня.
– Джесси, она больна, – тихо произносит он, не глядя мне в лицо.
– Да знаю я! – раздраженно восклицаю я.
– Тогда хоть раз подумай о ком-нибудь, кроме себя!
Меня передергивает.
– Я ухожу, – говорю я и поворачиваюсь к двери.
– Ты мне должна! – кричит он, прежде чем я успеваю дойти до порога. Я наклоняюсь, чтобы надеть сандалии, даже не думая их застегивать.
– Ты сама знаешь, что должна мне, – тихим голосом повторяет Люк, и я замираю на месте.
В следующее мгновение я поворачиваюсь к нему и смотрю ему в глаза.
– Да пошел ты, – шиплю я и выбегаю из дома.
Когда я сажусь в машину, мои руки дрожат так сильно, что я едва могу обхватить ими руль.
Слова Люка преследуют меня всю дорогу.
Ты мне должна.
Ты сама знаешь, что должна мне.
Я включаю радио и пытаюсь заглушить мысли музыкой. Осознав, что это не помогает, я вспоминаю о методике позитивного самовнушения, про которую маме рассказывал ее психотерапевт.
Я знаю себя.
Это нормально, что я иногда ошибаюсь.
Прошлое должно оставаться в прошлом.
Но я не могу сосредоточиться ни на дороге, ни на позитивных мыслях.
Потому что знаю, что он прав.
ТОГДА
Я совершилаужасную ошибку.
Как только Ро открыл дверь сарая, впустив внутрь солнечный свет, я увидела старый спальный мешок, на котором лежало несколько банок пива.
Он за этим вытащил меня из комнаты Люка?
У меня сжалось сердце, и я ощутила, как улетучивается последняя надежда на разговор по душам, который помог бы нам с Ро восстановить доверие.
Ему просто хотелось выпить.
– Ты же сказал, что у тебя чрезвычайная ситуация, – спокойным тоном произнесла я.
– Так и есть, – настоял он, заходя внутрь и плюхаясь на импровизированный матрас. – Это и есть гребаная чрезвычайная ситуация.
Он похлопал по спальному мешку, приглашая меня присесть рядом с собой.
На мгновение я замерла в нерешительности, потом оглянулась на дом и все-таки зашла в сарай. Неважно, с алкоголем или без, но Ро хотел со мной поговорить. Это должно было хоть что-то значить.
Он протянул мне банку пива, но я покачала головой.
– Где ты все это достал?
– Не у Мэл, – с вызовом ответил он.
– Знаю, что не у нее, – сказала я. Мэл не пила дешевое пиво.
Несколько лет назад, когда Мэл повезла Люка в другой штат на какую-то математическую олимпиаду, мы с Ро залезли в шкафчик, где Мэл хранила алкоголь, нашли там водку и напились до потери сознания. На следующее утро меня мучило первое (и до сих пор самое суровое) похмелье в жизни, но оно меркло по сравнению с неподъемным чувством вины, которое охватило меня, когда Мэл вернулась домой. Мне понадобилось всего пятнадцать минут, чтобы расколоться и поведать Мэл страшную правду. С тех пор никто из нас троих не знал, где Мэл хранит ключи от того самого шкафчика, но меня это ничуть не огорчало. А Ро пришел к выводу (вполне справедливому), что я самая жуткая зануда в мире – разве что после его брата, который не пил вообще.
