Одно обстоятельство очень беспокоило меня. Имя этому обстоятельству было Ситара. Вот уже несколько месяцев прошло с тех пор, как та вышла замуж, и ни разу с тех пор не навестила ни мать, ни сестёр. Таков был обычай: если девушка выходила замуж без благословения родителей, то после свадьбы обе семьи – и жениха, и невесты – обязаны были договориться о примирении, после чего устраивали ещё одну свадьбу, но уже в доме невесты. Вот этого события я и боялась больше всего на свете. Я не хотела этого примирения, ведь случись это, и Ситара уже частенько будет захаживать в гости к матери. Её обязательно увидит Малик, и кто знает, что он подумает, что сделает. С глаз долой – из сердца вон, решила я про себя, и всячески старалась напомнить матери о бессовестном проступке Ситары, посмевшей убежать замуж за первого встречного.
– Не прощай её, мама. Она должна заплатить сполна за то, как плохо она с нами со всеми поступила!
Мать отмалчивалась. Она сердилась на Ситару, и в то же время очень сильно переживала за неё. Бросив дочь одну расхлёбывать свои проблемы, скрупулёзно блюдя обычаи, по которым девушка, оказавшаяся в таком положении, как Ситара, имела право вернуться в родной дом лишь в качестве гостьи и лишь после того, как стала бы женой человека, опозорившего её, – Марзийя, тем не менее, переживала за дочь и всем сердцем желала ей счастья в новой семье.
– Кажется, от этой Марзийи никакого прока нам не будет, сынок! Уже целых три месяца прошло с тех пор, как Ситара стала моей невесткой, а её мать и в ус не дует! Не желает мириться, и всё тут! Ни разу не навестила дочь, не поговорила со мной по-человечески. Слово тебе говорю, эта жадина приданого не хочет давать за дочерью, поэтому и прячется! Говорила я: давай сосватаю тебе старшую дочь моей доброй соседки Зумруд! И умница, и мастерица, и услужливая, и красавица…
– Красавица? Это ты про Вафу? Да у неё самый длинный нос на свете!
– Совсем и не длинный! Может только чуть-чуть, да и то ей к лицу. И не смей насмешничать! Какими нас Аллах создал, такими мы и должны быть, – ворчание тёти Фирузы быстро перешло на более высокие, крикливые тона, и Зафар понял, что ему пора исчезнуть куда подальше, пока мать совсем не рассвирепела. Сегодня она с самого утра была не в духе. Ситара почувствовала себя плохо, её знобило, и, в результате, матери пришлось самой замесить тесто, приготовить обед и вымыть посуду. Теперь она была не в духе и пыталась на ком-нибудь сорвать свою злобу.
Воспользовавшись тем, что мать пошла кормить кур, я проскользнул в дом и зашёл в спальню, где, свернувшись калачиком на кровати, лежала Ситара.
– Милая моя, красавица моя, как ты себя чувствуешь? – присев на край кровати и ласково погладив её по голове, спросил я.
Ситара открыла глаза и, улыбнувшись мне, ответила слабым голоском:
– Голова кружится. И подташнивает иногда.
– Говорил же я, пойдём к врачу, на обследование.
– Ты же знаешь, что я ненавижу больницы и уколы, – прошептала Ситара, и устало закрыла глаза, – полежу, и всё пройдёт.
– Нет, любимая, – покачав головой, сказал я озабоченно, – так дело не пойдёт. Моя мать – женщина простая, грубоватая. Ей и через сто лет не придёт в голову отвести тебя к врачу, а мне не удаётся поднять тебя с постели. Остаётся лишь одно: поговорить с твоей мамой и привести её сюда. Может быть, после этого ты согласишься на поход к врачу.
