– В детстве я каждое воскресенье ходил в церковь к деду. Глен жил за ней. Он разрешал слушать его записи. Научил меня нотной грамоте и помогал с текстами, когда я начал писать песни. Обучил меня изливать душу на бумагу. Так что да, мы отлично друг друга знали. Настолько, что он угрожал прикончить меня, если я хоть пальцем коснусь его дочери.
Что?
– Другой. – Мэл смеется, заметив мою реакцию, и качает головой. – Не тебя. Господи, да Глен пал бы замертво, познакомившись с тобой лично. Он бы армию снарядил, чтобы защитить твою честь.
– От тебя?
– И от всей Европы в целом, – ухмыляется он.
Таким извращенным способом Мэл пытается сказать, что я красивая?
– Почему дед не отправил тебя к Кэтлин, дочери Глена? Она же живет на этой улице. – Мэл хмурится и допивает пиво.
Кэтлин.
Мою сестру зовут Кэтлин.
До него доходит, что я не знала ее имени.
– Но ты ведь знала, что у тебя есть сестра?
Я задумчиво киваю.
– Мама отказывалась называть ее имя. Говорила, что это бессмысленно, потому что здесь никто не хочет меня знать. Почему вся деревня ходит в церковь в Дублине, если вы живете здесь? Странно как-то. – Я вожу соломинкой в бокале.
Мэл откидывается на спинку стула.
– Не вся деревня. Только мы. По выходным мама работает в супермаркете, поэтому мама Кэтлин таскает нас на воскресную мессу, чтобы поддержать дублинское представление моего деда, а по сути, присматривает за мной. Обычно домой я возвращался с дедом, но иногда оставался с Кэтлин у Глена.
– Каким он был ей отцом?
– Хорошим, – отвечает он, но хмурится и добавляет: – Но недостаточно хорошим тебе.
– А сколько Кэтлин лет? – Я пропускаю мимо ушей его попытку поднять мне настроение.
– Моя ровесница. – Мэл продолжает изучать мою ладонь, словно это самое интересное, что он видел в своей жизни. – Нам по двадцать два года, – добавляет он.
– Похоже, вы хорошо знакомы.
– Мы вместе выросли. – Он со стуком ставит пустой стакан на липкий деревянный стол. – Странно, что дед отправил тебя не к ней, а ко мне.
– Он сказал, что она скорбит и никого не хочет видеть.
– Ерунда, Кэтлин не такой уж пингвин-социофоб.
Как он любопытно выражается. Я пытаюсь не улыбаться от его выбора слов. Все в нем такое… другое.
– Какая она? – Чувствую себя агентом ФБР, но как же трудно сдерживаться, когда хочется узнать о папе все. О своей сестре. К тому же если я продолжу беседу, то не придется подвергать анализу ту нотку ревности, что проскочила в моем тоне. Кэтлин столько лет жила с папой. И рядом с Мэлом.
– Милая. Добрая. Святая. Сама увидишь. Пойдем знакомиться. У нее много снимков Глена.
– Сомневаюсь, что это хорошая идея.
– Ну а я – нет. С пустыми руками ты отсюда не уйдешь. Вставай.
Он берет меня за руку и рывком поднимает со стула. Бросает несколько купюр на стол, а я даже не покушаюсь оплачивать свой обед, поскольку моя поездка сильно сказалась на кармане после накладки с отелем.
Зажав мою ладошку, Мэл пулей мчит по главной улице. Льет дождь, и я пригибаю голову, пытаясь спрятаться от ливня.
Мэл смеется, его голос заглушает гроза:
– Поверить не могу, что летом идет дождь. Рори, ты словно привезла с собой зиму.
Странно, но благодаря дождю мы ближе и касаемся друг друга, поэтому мне все равно.
– Почему пешком, не на машине? – кричу я.
– Дело в том, что машину-то мы оставили прямо у ее дома. Да и она сжалится, увидев нас промокшими до нитки и жалкими.
– Ты вроде говорил, что она святая.
