Если я буду нужен - страница 40

Ответный кросс пришелся ему в печень. Он чуть не выронил сигарету и смотрел ошалело, как разбуженный пес.

– Чего-чего?

– Гнейс. Знаешь такую штуку?

– Ну допустим. – Он уже совладал с собой и снова барином развалился на скамейке.

– Тогда идем в гетто. Сейчас.

– Вот что, болезный, – Хрящ подобрался, глазки его превратились в прорези, – за так не поведу, гнейс там или не гнейс, мне по барабану.

– А за как поведешь?

– Пфф, – фыркнул он, – сделаешь, что скажу, и в расчете.

Новый удар опрокинул меня навзничь. Куда-куда, а в рабство не хотелось совершенно, о чем я Хрящу и заявил. Тот пожал плечами:

– Ну вали, раз так.

Вариант вали не годился совсем. Фактически гетто было последним шансом, и не раскрутить этот шанс по полной я не мог. Заметив мои колебания, Хрящ зашептал:

– Не боись, чистюля, плохого не попрошу. Все по силам, почти все по закону.

– Смотри, обещал. – Я нехотя протянул ему руку.

Пожатие вышло вялым и потным, оно не годилось для толстошеего Хряща – так же, как не годились для меня навязанные им условия. Бой окончился вничью, но мне почему-то казалось, что он позорно проигран.

– Жир! – крикнул Хрящ через плечо. – Самогоныча тащи! Обмоем договор-то, а, Зяблик?

Я поднялся:

– Нет, Хрящ, не обмоем. Лучше скажи, когда пойдем.

– Ну уж не сегодня. Время настанет – пацанчика пришлю, любимого твоего. – Он кивнул на Жира, бегущего к дому за бутылкой. – А пока жди и помни – услуга за услугу.

При первых заморозках рябина, растущая у Берлоги, стала сладкой. Я обдирал темно-красные кисти и горстями закидывал ягоды в рот. После таких набегов хотелось мяса, и я отправлялся за пирожками в ближайшую столовку. Потом сидел на скрипучих качелях, жевал и смотрел на запад – с той стороны в любой момент мог появиться Жир. Но дни шли, а Жир не появлялся, и я уже подумывал, не напомнить ли Хрящу про уговор. Хотя, конечно, для меня это стало бы потерей чести.

Когда однажды в западных кустах мелькнуло яркое, я выронил пирожок и соскочил с качелей. Солнце царапнуло шапку с помпоном, вязаный шарфик, и я разочарованно сплюнул – этот мелкий придурок снова явился в Брошенный край. Ну-ну, хрящевые шестерки будут только рады. Я сел обратно и стал смотреть, как он вприпрыжку несется ко мне.

– Привет! – Остановился метрах в трех, помахал концом шарфа.

– Чего надо? – огрызнулся я.

– Вот, смотри! – Мелкий вытащил из кармана часы, вскинул их над головой. – Тебе принес!

Замер, хлопая глазенками. Наверное, ждал, что я растаю, набегу на эти часы, кстати, дорогущие, всплакну. А я не всплакнул. Ворованного мне было не нужно.

Тощий голубь подкрался к упавшему пирожку, клюнул его раз, другой. Отпорхнул испуганно и снова налетел. Сородичи паслись вдалеке, и он торопился урвать побольше, пока остальные не оттолкали его сильными крыльями. Мелкий смотрел на голубя с завистью, крупно сглатывая. Но броситься в пыль и отнять у птицы добычу не решался. Или считал, что это слишком даже для него.

Я поморщился и вытащил из рюкзака пакет – там еще немного оставалось.

– На, ешь.

Мелкий робко шагнул и остановился, как будто не верил. Потом двумя руками схватил пакет и прижал его к груди.

– Тепленькие…

– Да ешь уже! – Размазывать сопли я не планировал.

Он послушно уселся на ящик и скоро зачавкал, радостно жмурясь. Солнце грело мне затылок, а ему исцарапанный нос и старые сапожки на молнии. Пахло дымом – протопленная Берлога дышала во всю трубу.