– Не пойму я вас, Анна Николаевна, – качал он головой, – как же вы не боитесь?
Мать разливала чай по гостевым кружкам и тихо отвечала:
– А чего же бояться?
– Да хоть вы ей скажите, – Клим стрельнул глазами в песочного, – вижу, разумный человек. Уж не одно нападение! И все где-то здесь, рядом с домом вашим. Бродит он тут, понимаете? А ну как кинется на вас, Анна Николаевна?
– Искать надо лучше, – буркнул песочный, – чтобы не бродил.
Новость о том, что мать сожительствовала с Хассом, пусть и десять лет назад, выбила его из колеи. Он нервно крошил хлеб и глядел потерянно, как ребенок, забытый на скамейке.
– Обижаете, – Клим кашлянул в кулак, – ищем, ей-ей, ищем. И найдем, дайте срок. А вы, Анна Николаевна, обещайте по темному времени дома сидеть. Слыхали, что было-то на днях? Вашего возраста женщину – нагнал, повалил, одежду разорвал. Хорошо, жива осталась.
Вот спасибо, Клим Иваныч! Я шевельнулся в своем углу, протянул руку за кружкой. Тетку, конечно, жаль, будет теперь лечиться годами и дрожать по ночам. Но для меня эта новость – мед в уши. Значит, здесь еще Хасс, не ушел с концами, не уехал в теплые края.
– А ты, – Клим повернулся ко мне, – помнишь дядю Пашу?
– Чуть-чуть помню, – я старался говорить спокойно, – толстый такой и кричал много.
– Вот! Уже тогда болел, – наставительно сказал Клим, – а теперь совсем плохой. Бдительны будьте, Анна Николаевна, и если что увидите, звоните, ладно?
Он положил на край стола визитку, старую, жеваную, с заломленным уголком. Залпом выпил подстывший чай и, прижимая к себе папочку, пошел одеваться.
Песочный закрыл за Климом и прислонился к косяку.
– Вот так квас, – протянул он.
– Ты сердишься? – Мать взяла его за локоть.
– Не сержусь, дела прошедшие. Но твоя беспечность… глупо же, Анна!
Мать пошла в комнату, и он, ссутулившись, поплелся за ней. Зажгли торшер, я понял это по тихому щелчку, задвинули шторы.
– Ничего он мне не сделает. – За прикрытой дверью голос ее звучал гулко.
– Откуда ты знаешь?!
– Знаю и не боюсь. И ты не бойся.
Они перешли на шепот, быстрый, горячий. Мать просила, смеялась короткими вспышками, он почти ее не слушал. А я так и стоял в коридоре, только шапку на уши натянул, меховую, чтобы не знать, как у них будет дальше. В темном зеркале мой двойник, прикусив губу, мял областную газету, и пальцы его чернели и пахли краской.
Мать выскочила ко мне минут через десять.
– Я же нашла, мальчик!
Половинка воротника на ее платье перевернулась и слепо светила изнанкой.
– Что ты нашла?
– Открытку, с Новым годом!
Три рисованных зайца в колпаках плясали вокруг елки, у одного из них на морде стоял почтовый штемпель. Я перевернул открытку и прочитал:
Дорогие Аня и Паша!
Поздравляем с зимним праздником. Желаем здоровья, успехов в работе и мирного неба над головой. Не забывайте нас и приходите в гости.
Андрей и Лиля Пименовы
Написано было женским почерком, видно, Лиля Пименова это и сочинила. Причем сочинила в том году, когда мне исполнилось шесть. Сглотнув, я нащупал выключатель, и на открытку вылилась лужа света. Отправителем значился Андрей Семенович Пименов, проспект Крылова, десять, квартира пять. Получателем – Хасс Павел Петрович, проживающий по нашему адресу.
– Ты ведь этого хотел? – Мать смотрела на меня ласково.
– Да, спасибо. – Я погладил ее по плечу.
В тот год, когда мне исполнилось шесть, мы почти так же стояли в коридоре. Она – на коленях, а я на тощих маленьких ножках. Терлись носами, держались за руки. В комнате, совсем рядом, цедил холодное пиво Хасс. Цедил и кричал:
