– Как видите, приведены даже слова Максима, сказавшего о том, что никогда не видел подобных библиотек. Дальше он объясняет, что из-за отсутствия книг в Греции он еще молодым отправился учиться философии в западные страны. И потом говорит, что когда «безбожни турцы обладаша царствующим градом, тогда неции благочестивии…»
Аркадий Вениаминович прервался на полуслове, оторвал вспыхнувшие огоньком исследовательского азарта глаза от текста и пояснил:
– Максим мог точно не знать, кто именно увез книги императорской и патриаршей библиотеки из Царьграда, поэтому и говорит о Фоме Палеологе, как о неком благочестивом человеке. Но Максим знал точно, куда были отвезены книги! Читайте дальше.
«…неции благочестивии взяша много множество греческих книг, хотяща соблюсти благочестия веры, да не до конца угаснет светило греческое православие от безбожных и богомерских турок, и тако отплыша морем в Рим».
– Если написанное правда, – снова оторвался от чтения Беленький, – то библиотека уже тогда была громаднейшей в мире. Ведь Максим до этого видел библиотеки Милана, Болоньи, Рима, обширные библиотеки Афонских монастырей. Вот такие дела…
– Вы сказали «Если написанное правда», – повторил Стэн слова профессора. – А есть основания считать, что сказанья врут?
– Некоторые полагают, что в сказаниях о Максиме Греке многое преувеличено, – досадливо поморщился профессор. – Но мне это кажется неверным. Во-первых, если бы сказитель хотел что-то преувеличить, то и сказал бы между прочим, что книг было много. Зачем ему воспроизводить слова пораженного размерами библиотеки Максима? Зачем вообще задерживать на этом факте внимание читателя?
– А во-вторых? – подогнала замолчавшего вдруг профессора Лиза.
– Ах, да! А, во-вторых, если задуматься, почему сказитель решил писать о Максиме? Полагаю, что из интереса и уважения к этой неординарной личности, которой вероломные русские монархи запретили возвращаться на Афон, да и заточили, в конце концов, по обвинению в ереси и измене в монастырь. То есть, если бы сказитель и хотел что-то преувеличить, то сделал бы это в описании благочестия самого Максима Грека. С какой бы стати ему преувеличивать размеры царской библиотеки, которая оказалась очень-очень роковой в жизни обманутого старца?
Видя, что Стэн и Лиза согласно кивают головой, Аркадий Вениаминович довольно улыбнулся и сказал:
– Есть еще и в-третьих! Историку, который не верит в сказания, никогда не носить лавров Шлимана.
– Шлиман, если не ошибаюсь, – произнесла Лиза, – это археолог, который обнаружил Трою, поверив в то, что было написано Платоном?
– Истину глаголете Лизонька, – констатировал профессор с лукавой улыбкой и, обернувшись к Стэну, добавил: – Хотя, между нами, враль он был порядочный, да и жулик к тому же известный. Позвольте взглянуть на снимки.
Стэн выставил на камере режим просмотра и, встав рядом с профессором, начал показывать ему кадр за кадром. Четыре кадра профессор попросил удалить, хотя Стэну не показалось, что историк выглядел на них «квазимодой», а на одном из удаленных его вообще не было. Зато, как заметил Стэн, все четыре снимка отличались от прочих тем, что в объектив попали иконы и предметы антиквариата.
Заканчивая интервью, Лиза поинтересовалась, между прочим, тем, насколько активно поиски библиотеки ведутся сейчас.
– Знаете, что меня не перестает удивлять? – с лукавой улыбкой произнес профессор. – То, что в большинстве случаев корреспонденты рассказывают в своих изданиях об истории библиотеки, о ее поисках в прошлом и почти ничего не говорят о том, кто и как ищет ее сегодня.
