Ярость помутила разум Эсташа. Он аккуратно поставил кувшин под мачту, под издевательский смех Гасконца нашел кусок каната длиной примерно в шесть локтей – этого добра на палубе хватало, и неожиданно хлестким ударом заставил Берара заткнуться.
Удар пришелся по физиономии, и какое-то время матрос ошалело мотал головой, потому как у него перед глазами сверкали звезды. Но затем, осознав, какую обиду нанес ему мерзкий шипбой, он подхватился на ноги и с ревом бросился на Эсташа.
Дальше мальчик делал все на удивление хладнокровно. Он опять хлестнул матроса, но на этот раз по ногам. Канат обвил правую ногу Шартье, и Эсташ с силой дернул веревку на себя. Конечно же, Гасконец упал. Притом с грохотом, так как был костлявым и жилистым.
Еще миг – и канат снова оказался в руках Эсташа. Он стоял над поверженным Шартье, страшный в своем безмолвии. Инцидент не остался незамеченным. Драчунов мигом окружили матросы, но никто не стал их уговаривать разойтись с миром. Скучная размеренная жизнь в течение двух дней, пока дул попутный ветер, предлагала интересное развлечение, так зачем портить увлекательное зрелище вмешательством? Шипбой против просоленного морского волка!
Это было что-то…
Берар пенился от злобы. Он родился в Гаскони и был бастардом – внебрачным сыном обедневшего дворянина-пикардийца. После рождения Берара его мать-гасконку перестали допускать в отцовское поместье, и она жила в нищете. Поэтому Берар в раннем возрасте ушел из дому и стал морским скитальцем – ни жилья, ни семьи, ни денег, чтобы начать другую жизнь. Да он и не собирался что-либо менять в своей судьбе.
Берар не был совсем уж глупым, но кровь бастарда давала о себе знать. Бастарда, да еще и гасконца, заводного и горячего, как пламень. Берар считал себя высокородным, поэтому появление на когге Эсташа он воспринял как личное оскорбление. В команде появился еще один дворянин! Именно это было главной причиной ненависти матроса к новому шипбою.
Наваха – раскладной испанский нож – сама прыгнула к нему в руки. Это было весьма действенное оружие для нанесения смертельного удара. Остроту его лезвия можно было сравнить с бритвой. Оно выдерживало любые нагрузки и благодаря специальному механизму не закрывалось в самый ответственный момент, за что очень почиталось в матросской среде. Ведь на земле, чаще всего в тавернах, по пьяной лавочке, драки случались довольно часто, так как там не действовало «Морское право», и наваха в такие моменты была просто незаменима.
Навахи изготавливались для простолюдинов в связи с тем, что низшему сословию (и матросам в том числе кроме военных) запрещалось носить в городе холодное оружие. Но без ножа было никак; он был обязательным в любом застолье. С помощью навахи резали хлеб, мясо, рыбу, разделывали крупную дичь. Но это не мешало в случае необходимости пустить наваху в ход в целях самообороны. И Берар Шартье владел раскладным испанским ножом в совершенстве.
Конечно, наваха необязательно становилась орудием убийства. Для испанца позор хуже смерти. Поэтому нанесение позорного клейма в виде двух перекрестных порезов на лице противника было более убедительной победой, нежели его бездыханное тело. Однако то для испанца, но только не для Гасконца. Берар горел желанием расправиться с наглым шипбоем, который осмелился поднять руку на просоленного всеми ветрами морского волка.
Матросы оцепенели. Вмешаться в драку они не могли – слишком далеко все зашло. И отобрать наваху у Шартье не было никакой возможности без ущерба для себя – может отмахнуться и нанести нечаянный удар, от которого нельзя защититься.
