В июне-месяце весь садик отправляли в летний лагерь. Это были постройки барачного типа с белыми окошками и дверьми. Местность, где был лагерь, была болотистой. Кроме комаров, омрачавших нам жизнь, там была трава с острыми краями – осока, о которую мы часто резались. Комары и эта трава портили нам весь отдых. Правда, некоторые дети ухитрялись из этой жесткой травы плести плети, пояса и коврики – их этому учили воспитатели.
В тот год мы все подцепили какую-то заразу, и к нам никого не пускали. Вместо того чтобы весело бегать по дорожкам лагеря, мы рядком сидели на горшках, страдая от дизентерии и рассматривая свои искусанные руки и ноги, тщательно замазанные зеленкой.
Самый приятный день в садике – это суббота! Во второй половине дня приходят родители и забирают своих детей. Какое счастье охватывало меня, когда я видел родное лицо своей мамы. И с криками радости я устремлялся к ней, обхватывал ее своими ручонками, прижимаясь лицом к ее животу, и замирал от наслаждения близости к родному человеку.
Летом мать часто была одета в черное платье с белым горошком и белым воротничком. Ее голову украшала широкополая соломенная шляпа с лентою. А зимой на ее плечах лежал пушистый лисий воротник с тонкой мордочкой лисицы с выпуклыми стеклянными глазами.
По субботам приходила всегда одна мама, а по понедельникам отвозил меня в садик отец. Эти понедельники я вспоминаю с содроганием, особенно зимой и в холодное время осени и весны. Меня вытаскивали из теплой постели, сонного и плачущего, пытались надеть на мое жаркое тельце холодную одежду, выносили на улицу, где я до самого садика плакал и устраивал истерики. Одно могло меня успокоить: на станции, в магазине, отец покупал шоколадку, и я, набив рот сладостью, забывал о своей горькой участи.
Так продолжалось три года. Однажды в понедельник мы ехали в садик на электричке. Вдруг раздался жесткий мужской голос из радиоприемника: «Товарищи, умер Сталин!». В ту же секунду все встали, я, было, закапризничал, но отец так грубо одернул меня, что я испуганно замолчал. Так, стоя, мы и доехали до станции Люберцы.
После смерти Сталина у отца на работе появились неприятности. Я видел его всегда хмурым, без улыбки на лице. Вскоре услышал, что мы уезжаем в город Омск. В нашу квартиру въехал новый жилец, мужчина лет сорока, я его хорошо запомнил потому, что он был очень смуглым, с вьющимися волосами; вся грудь, руки и шея были тоже покрыты черными завитками волос. Еще он привез телевизор «КВН», который сделал своими руками, и на маленьком экране, через большую стеклянную линзу, перед нашими глазами плыли трясущиеся черно-белые картинки. Для пятидесятых годов это было чудо – кино дома!
В это время к нам приехала бабушка, мамина мать, и привезла мне две игрушки. Первая – строительный набор, который состоял из рубанка, пилы, молотка и линейки. Этот набор не произвел на меня должного впечатления, и родители его убрали куда-то в шкаф. Зато вторая игрушка была мечтою всякого мальчишки – это был заводной железный танк зеленого цвета, который при движении стрелял искрами. Эта игрушка поразила меня – я пытался узнать, почему танк двигается и почему из его дула вылетают искры. Игрушка прожила не более двух дней, но память о ней осталась надолго.
Бабушка и мать часто плакали, гладили меня по голове и очень жалели. Я понял одно: за какую-то провинность нас выслали в далекую Сибирь.
