– Не похоже на хороший сон, – сказал Вольц.
На нем были чистый полукомбинезон и голубая рабочая рубаха. Его огромные руки, покрытые шрамами и порезами из-за работы, висели по бокам. На правой не хватало половины мизинца – результат происшествия с ленточной пилой. За глаза некоторые дети называли его Четыре-С-Половиной, но не мы с Альбертом. Столяр-немец всегда был добр к нам.
Мы вошли в здание и направились прямиком к кабинету миссис Брикман. Она сидела за большим столом, за ее спиной располагался каменный камин. Я несколько удивился, увидев в кабинете Альберта. Он стоял навытяжку рядом с ней, как солдат по команде «смирно». Лицо его ничего не выражало, но глаза говорили мне: «Осторожнее, Оди».
– Благодарю, мистер Вольц, – сказала директриса. – Можете подождать снаружи.
Развернувшись, Вольц положил руку мне на плечо мимолетным жестом, за который я был благодарен.
– Ты меня беспокоишь, Оди, – заговорила миссис Брикман. – Я начинаю думать, что твое время в Линкольнской школе подходит к концу.
Я не был уверен, что это значит, но не думал, что это так уж плохо.
Директриса была в платье своего любимого черного цвета. Я однажды слышал, как мисс Стрэттон, учительница музыки, говорила другой учительнице, что это потому, что миссис Брикман одержима своей внешностью и считает, что черный стройнит. Это действовало, потому что директриса напоминала мне не что иное, как длинную тонкую рукоятку кочерги. Ее пристрастие к этому цвету породило прозвище, которым пользовались все, когда она не слышала, – Черная ведьма.
– Оди, ты понимаешь, что я имею в виду?
– Не уверен, мэм.
– Несмотря на то, что вы не индейцы, шериф попросил нас принять вас с братом, потому что в государственном приюте не было мест. И мы это сделали по доброте душевной. Но для такого мальчика, как ты, Оди, есть другой вариант. Исправительный дом. Ты знаешь, что это такое?
– Знаю, мэм.
– И ты хочешь, чтобы тебя туда отправили?
– Нет, мэм.
– Так я и думала. Тогда, Оди, что ты будешь делать?
– Ничего, мэм.
– Ничего?
– Я не буду делать ничего, чтобы меня туда отправили, мэм.
Она положила руки на стол, одну поверх другой, и широко расставила пальцы, так что они образовали на полированном дереве нечто похожее на паутину. Она улыбнулась мне, как только что поймавший муху паук.
– Хорошо. Хорошо. – Она кивнула на Альберта. – Тебе надо больше равняться на брата.
– Да, мэм. Я буду стараться. Можно мне забрать гармонику?
– Она очень дорога тебе, верно?
– Не особенно. Просто старая губная гармоника. Мне нравится играть. Помогает держаться подальше от неприятностей.
– Кажется, подарок твоего отца.
– Нет, мэм. Я просто нашел ее где-то. Даже уже и не помню где.
– Занятно. Альберт сказал, что это подарок вашего отца.
– Видите? – пожал я плечами. – Не настолько важная, чтобы запомнить, откуда она взялась.
Миссис Брикман внимательно посмотрела на меня, потом сказала:
– Очень хорошо.
Она достала из кармана платья ключ, отперла ящик стола и достала гармонику.
Я потянулся за ней, но директриса отодвинула ее назад.
– Оди?
– Да, мэм?
– В следующий раз я заберу ее навсегда. Ты понял?
– Да, мэм. Понял.
Она отдала мне гармонику, и ее длинные пальцы коснулись моей руки. Я собирался, как только вернусь в спальню, воспользоваться хозяйственным мылом в душевой и скрести эту руку до крови.
