После такого вывода в кабинете воцарилось общее молчание. Арик был обижен, оскорблен, растерян и обескуражен, однако почувствовал, что это еще только «нокдаун» и, чтобы не получить «нокаут», нужно было собраться и нанести свой сокрушающий удар. Но тут гендиректор Калмыков сказал:
– Ну, Губенко, что можешь сказать в свое оправдание? Все уже выступили, только ты молчишь почему-то, а ведь ты – главный виновник всего происшедшего. Я думаю, что выговорами и увольнением ты не отделаешься. Мы подадим на тебя документы в прокуратуру за нанесение крупного материального ущерба. Вот они с судом вместе и определят истинную степень твоей вины в деньгах и в годах заключения.
Арику стало плохо. Он взмок, руки задрожали, спазм гортани не давал говорить. Напрягшись, он встал и сдавленно сказал:
– Почему никто не упомянул об акте проверки областного ветеринарного управления и о 36-ти моих докладных, которые я подавал директору о грубых нарушениях в работе служб совхоза? О разгильдяйстве и невыполнении сидящими тут своих функциональных должностных обязанностей? О беспробудном пьянстве директора? О прогулах и воровстве? О голодании зверей из-за постоянной нехватки кормов? О преступной халатности главного ветеринарного врача и его службы, которая и привела к появлению инфекции и массовому падежу?
Члены комиссии стали переглядываться между собой, а руководитель ветеринарной службы треста Дмитрий Морозов что-то зашептал на ухо Калмыкову. Тот повернулся к директору и спросил:
– Вилен Ильич, о чем идет речь? О чем он говорит? Что за 36 докладных? Мы за 10 дней не видели никаких докладных. Акт областной ветслужбы был, а докладных не было!
Директор совхоза, сидя, сказал:
– Он все врет! Никаких докладных я не видел и не получал. Морозов обратился к Арику:
– Слушай, Арон, ты как отдавал свои писульки? Лично в руки Кублацкому? Арик ответил:
– Нет, только через секретаря и с регистрацией входящего номера.
Начальник управления кадров треста Сыромятова Нина Ивановна резко спросила:
– А секретарша здесь?
Из угла поднялась взлохмаченная и трясущаяся Вера Афанасьевна:
– Тут я, Нина Ивановна. Сыромятова приказала:
– Рассказывайте всю правду, Афанасьевна!
Та посмотрела на Кублацкого и очень тихо выдавила:
– Да, действительно, главный зоотехник часто приносил докладные записки по работе и лично по специалистам, а я эти бумаги отдавала директору.
Главный инженер треста Пономарев удивленно спросил:
– А где же они, Вилен Ильич? Ты нам их не показал. Или кто-то из коллег видел?
Члены комиссии дружно отказались. Тогда главный кадровик сказала:
– Ну-ка, Афанасьевна, принесите их сюда сейчас же! Где они? В сейфе, небось, прячете от чужих глаз подальше?
Секретарша в ужасе посмотрела на директора совхоза. Тот глядел в пол и никак не реагировал. Тогда секретарь сказала:
– Спросите, пожалуйста, об этом у самого директора. Но Сыромятова уперлась:
– Я вас спрашиваю, Вера Афанасьевна!
– Ну что я скажу? Директор отдал их мне и приказал сжечь все докладные зоотехника в первый же день вашего приезда. Ну, я и сожгла!
Возникла пауза. Нина Ивановна тихо спросила:
– Вера, а журнал регистрации входящей почты цел?
– Конечно, Нина Ивановна, там же вся почта за год, а не только внутренняя.
– Вот и хорошо, принесите сюда, – выдохнула Сыромятова.
Молчавший до сих пор заместитель генерального директора «Сахалинзверопрома» Петр Матвеевич Сытин сказал:
