– Это ничего нам не даст, это будут номера и даты, да, может быть, тема докладной, а содержание мы не прочитаем.
Арик все еще стоял и чувствовал себя отвратительно. Напряжение не спадало, колени мелко дрожали, по спине стекал пот, лоб был холодным и липким, ладони мокрые.
Появилась секретарь и отдала Сыромятовой журнал. Та быстро пролистала его и сказала:
– Действительно, регистрация докладных есть и в большом количестве, но тем не зафиксировано, только номер, дата и от кого, то есть от Губенко.
– Что будем делать?
– Что-что, – произнес Калмыков. – Пусть директор нам расскажет, что в них было. Ильич, ты как, сможешь вспомнить хотя бы часть?
Кублацкий поднял голову, и в его глазах видна была только тоска по стакану.
Неожиданно он заявил:
– Не помню ничего. Может, читал, может, нет.
– А, так докладные все-таки были у тебя в руках, – то ли спросил, то ли констатировал Морозов.
– Да, задачка! – протянул главный бухгалтер треста Винокуров. Члены комиссии посмотрели на Арика, и Калмыков миролюбиво спросил, ударяя на первый слог:
– Ты-то сам помнишь, чего там корябал, пИсатель?
Арик молча пробрался между стульями и отдал Калмыкову картонную папку с тесемочками, на которой было написано: «Докладные. Копии. 1978-79 гг.».
– Так чего ты молчал? – заорал гендиректор.
– А вы не спрашивали, – ответил Арик.
Сыромятова что-то сказала Калмыкову. Тот в ответ кивнул. Нина Ивановна встала и сообщила:
– Для всех, кроме членов комиссии, объявляется перерыв на 2 часа.
Губенко, останься, будешь пояснять. Директору тоже остаться. Мы должны изучить копии. Давайте так, – сказала она членам комиссии. – Я перебираю докладные и раздаю их вам по службам. Смотрим, читаем, думаем, спрашиваем Губенко и Кублацкого. А через два часа подведем черту. Вы чего стоите тут все? Я же сказала, ровно на два часа все свободны, потом возвращайтесь.
Далее последовали два часа перекрестного допроса. Арик лаконично отвечал, а директор отмалчивался. На исходе первого часа Кублацкий, молча, встал, подошел к своему письменному столу, открыл левую дверцу, достал оттуда начатую бутылку водки, отхлебнул глоток прямо из горла и, молча же, возвратился на место. Члены комиссии выразительно переглянулись, а начальник службы снабжения и замдиректора треста Сытин с восхищением выдохнул:
– Ну, ты даешь, Ильич! При нас?
Остальные промолчали. За 20 минут до окончания перерыва Калмыков сказал:
– Ну-ка, вы оба, сходите в туалет. Мы тут без вас…
Директор и Арик вышли. Арик без сил уселся на грязный подоконник в коридоре конторы. Другие члены администрации слонялись вокруг здания, курили, прогнозировали.
Через полчаса всех позвали назад в директорский кабинет. Когда все с шумом расселись, Калмыков встал и заключил:
– Картина, товарищи, скверная! Все подтвердилось. Директор скрыл факты и сигналы, полученные от главного зоотехника. Кроме того, уничтожив документы, он пытался помешать нашей работе, исказить фактическое положение дел.
Мы сейчас еще не можем сделать окончательные выводы и поэтому поступим так. Тут остаются руководители отраслевых служб треста еще на три дня. Мы с Ниной Ивановной и товарищем Сытиным улетаем сегодня вечером. Все специалисты совхоза, о которых шла речь в докладных, должны будут подробно письменно дать объяснения комиссии по фактам, приведенным в бумагах. То есть инженер – инженеру, ветеринар – ветеринару, и так далее, и так далее. Мы у себя изучим эти материалы, а окончательные выводы сделаем позднее. Всем все понятно? Вопросы? Нет? Тогда все свободны. Губенко, останься. Ильич, давай обедать и проводи нас в аэропорт.
