На Лиле был французский брючный костюм, но Римма затмевала ее в своей обтягивающей синей юбке и красной кофте с глубоким вырезом.
Римме всегда нравилось производить впечатление, и теперь ей представилась возможность показать старым друзьям, как она устроила свою жизнь. Они обходили комнаты, уставленные мебелью красного дерева, украшенные коврами, картинами и зеркалами, поражались богатству и вкусу хозяйки:
– Римма, ты живешь прямо как в сказке!
– А помните меня студенткой, мечтающей о московской прописке? Всего пять мужей – и я стала жить, как мечтала.
Гриша Гольд, как всегда одетый в хороший костюм из дорогого материала, обошел квартиру и с видом знатока похвалил:
– Молодец Римка, так и надо жить!
Гришу считали тайным миллионером, он был финансовым гением, умел устраивать дела так, что жилось ему лучше всех.
На Моню Римма произвела буквально опьяняющее впечатление, он был ошеломлен:
– Так вот вы какая! Лиля вас недостаточно хвалила – вы неотразимы.
Миша Цалюк принес магнитофон с записями еврейских песен и танцев. Жизнерадостная музыка создала приподнятое настроение, Римма пританцовывала на месте и смеялась:
– Ребята, не надо грустить. Проводим нашу Лильку весело.
Все шумели, смеялись, только Рупик и Соня грустно стояли у стены отрешенные – на них давил груз отказа. В начале вечера зашли и Павел с Августой – поздороваться с гостями и уйти. Павел увидел Рупика, пошел прямо к нему, молча пожал руки ему и Соне. Она смущенно и жалко улыбалась, а Рупик сказал:
– Вы, наверное, знаете: коммунисты-карьеристы от науки выжили меня с кафедры, уничтожили мой учебник.
А теперь нам отказали. Рухнули все надежды уехать на нашу историческую родину – в Израиль.
Подошел Гриша, сочувственно пожал руку Рупику:
– Говорил я тебе – надо вступить в партию, коммунисты своих не трогают. В этой стране евреям надо не высовываться, а приспосабливаться. Я высокого положения не добиваюсь, но со связями живу в свое удовольствие, а в случае чего защищен партийным билетом.
Рупик насупился, но тут подошла улыбающаяся Римма, которая следила за настроением гостей и поняла, что в этой ситуации Рупика и Гришу лучше развести. Она взяла Гришу за локоть:
– Пойдем, потанцуем. Не надо его раздражать. Не всем удается стать такими успешными да благополучными, как нам с тобой. Рупик стал ученым, а ты – миллионером. Каждому свое.
Когда они отошли, Рупик сказал Павлу:
– Завидую людям, которые умеют так устраиваться в жизни. Теперь мне одна дорога – уехать, но и здесь мне мешают.
Павел постарался подбодрить его:
– Вам ли завидовать кому-нибудь? Я уверен, что все ваши надежды там осуществятся.
Услышав, что разговор идет об отъезде, сразу несколько гостей подошли со словами:
– Да мы тоже хотели бы уехать… В этой стране нет будущего…
Испанка Фернанда Гомез встала в привычную гордую позу, как делала всегда, когда хотела сказать что-нибудь важное:
– Дядя Паолин, я тоже скоро уеду. Испанский диктатор Франко умер, и многие испанцы возвращаются на родину. А недавно я узнала, что мои родители живы.
– Поздравляю тебя, моя дорогая, как я рада! – воскликнула Августа.
Тариэль грустно сказал:
– Вот и грузинские евреи стали уезжать. У меня в министерстве скоро не останется врачей-евреев. А абхазцы радуются – грузины уезжают, им лучше. У меня сын подросток, он удивляется: «Папа, что стало с абхазцами?» А что я могу сказать?
Римма насмешливо заметила:
