– Хм, – сказал Чан ЯньЮань, отбирая у нее рюкзак и вешая его на одно плечо, поверх собственного.
– Чего ты домой не пошел?
– Нужно было прихватить по дороге одну молодую госпожу, которая боится темноты.
– Кто боится?!
Чан ЯньЮань вздохнул.
– Конечно, сова, – сказал он. – Она чуть с дерева не рухнула, когда ты заорала от стра… ой, прости, от радости, что надо топать ночью полтора километра по пересеченной местности.
Бай Юйшу подняла голову и, не вступая в дебаты, пошла вперед, свободная и гордая женщина социалистического Китая.
– Ху-ху!
– Ай!
– Ха-ха-ха!
– Смотри, что сегодня наши раскопали, – сказал Чан ЯньЮань, на ходу показывая снимок в телефоне. – Похоже на шпильку.
– Хм, странно… короткая… Это в какой могиле?
– Номер девятнадцать. Она была среди остатков лакированной шкатулки, так что, есть причины думать, что она из женских аксессуаров, но все равно непонятно, что это…
– Дай сюда… Ну да, юбка-восьмиклинка…
– Похоронена молодая женщина, около двадцати лет…
– …Брошки, а это…
Находка действительно больше всего по форме напоминала шпильку для волос. Покрытая зеленоватой патиной, безошибочно указывающей, что предмет изготовлен из бронзы, она была примерно в мизинец длиной и по всей длине украшена выпуклой спиралью. Головка была широкая, округлая, без украшений, только посередине проходила линия, почти скрытая наплывами патины. У Бай Юйшу появилось странное чувство, что она такой предмет уже видела, но сколько она не перебирала в уме бронзу всаднической культуры Сычуани и литье царства Цинь, ничего на ум не приходило.
Он шли вдвоем мимо полей, в которых музейный трактор с включенными фарами допахивал последнюю борозду, чтобы днем студенты изображали трудолюбивых крестьян.
Они шли вдоль берега, там плакучие ивы размахивали в темноте ветвями, как привидения. Редкие фонари искажали очертания деревьев и делали их еще ужаснее. Ветки вытягивались, как пальцы, трогали за плечи и хотели поймать.
Они вошли в бамбуковую рощу, где царил мрак и шелестели листья, как будто призраки шептались. То один, то другой суставчатый ствол начинал противно скрипеть. Отблеск луны пробивался иногда сквозь колышущиеся листья и скользил по стене растений, а потом угасал, словно еще одна живая душа уходила в мир теней.
Чан ЯньЮань в темноте нашел руку Бай Юйшу, пропустил ее пальцы сквозь свои и сжал ее маленькую ладошку. Его ладонь была теплой и широкой. У Бай Юйшу было оправдание не отнимать руки, она же боится темноты.
Они шли сквозь тени, сцепившись пальцами, прижимаясь плечами друг к другу.
(Чан ЯньЮань, продолжает старый спор:) – … ты как историк должна различать художественный вымысел и выводы на основе реальных событий. Ван-гегемон Сян Юй был извергом своего века, а ты над ним плачешь.
(Бай Юйшу:) – Про императора Цинь Шихуанди* ты забыл? Бай Ци, заготовитель человечины*? Тот же Лиу Бан*[6] разве никогда не устраивал резню в завоеванном городе? ЯньЮань, если бы ты водил войска во время Сражающихся Царств*[7], ты бы тоже резал мирное население, казнил солдат сотнями тысяч, бросал людей в кипяток, хоронил живьем… такая у полководца работа. Современным людям уже не понять.
(Чан ЯньЮань, усмехается:) – Лоу-лаоши очень даже понимает… Наверно, сейчас сидит обиженный, что ему не дали меня сварить!.. Бай Цзюй, хорошо рассуждать о серийном убийце на расстоянии трех тысячелетий. Вот когда он будет резать тебе горло, ты и расскажешь, что в нашем третьем до начала летоисчисления веке все такие, работа, что поделаешь… а в общем, он милейший человек… жену любит…
