– Я сейчас из тебя бурду сделаю. Нашлась тут цаца! Воняет ей!
После этого Ларина кривилась, но особо не выступала.
9. 9. Лена
Сегодня наших в столовой еще меньше, чем обычно. Петька даже шутит:
– Все так из-за Дэна расстроились, что аппетит пропал?
А когда мы с ним идем обратно, его на лестнице останавливают Шатохин и Сенкевич.
– Отойдем на пару сек? Разговор есть.
– На тему? – хмурится Петька.
– Да, расслабься, Черный, – хлопает его по плечу Шатохин. – Че так напрягся? Мы пацанов собираем. Хотим в баскет зарубиться с шестьдесят третьей. Только это… со ставками. Ты как?
Я медленно иду дальше.
– Лен, – окликает он меня беспокойно.
– Да все нормально, Петь, – улыбаюсь ему я. – Я в класс.
– Да пусть идет, – отмахивается Шатохин. – Чё она, без тебя не дойдет, что ли?
Я поднимаюсь на второй этаж, а когда сворачиваю в коридор, сталкиваюсь с Михайловской. За ее спиной мельтешат Козлова, Агеева, Патрушева и Тимофеева.
– О, Третьякова, вот ты где. А мы как раз тебя и ищем. Пойдем-ка… – Михайловская подхватывает меня под локоть и настойчиво тянет в сторону уборной.
Кругом крики, гвалт, суета. Мальчишки помладше с воплями проносятся мимо нас. Я пытаюсь вырвать руку, но Михайловская вцепилась как клещами. И на мои потуги только хихикает:
– Ну-ну, не дергайся. Мы просто поговорим. Пока тебе нечего бояться.
Всей процессией мы доходим до туалета. Я оглядываюсь назад в надежде увидеть Петьку, но он, видимо, еще внизу.
Михайловская распахивает дверь. В уборной у зеркала крутятся девчонки из девятого класса.
– А ну дернули отсюда! – нагло прикрикивает на них Михайловская. – Что смотрим? На пинках вас вышвырнуть?
Девчонки, не глядя на нас, выбегают. И как только мы заходим в туалет, а Козлова закрывает за нами дверь, Михайловская резко и грубо разворачивает меня и толкает к стене. Я ударяюсь спиной и затылком о холодный кафель. Несильно. И почти не больно. Просто неожиданно.
Михайловская придвигается ко мне, остальные стоят по обеим сторонам. Только Козлова держит дверь изнутри, вероятно, чтобы никто посторонний не помешал беседе.
– Руки убери, – стараюсь говорить спокойно.
– Ой, какие мы нежные, – ухмыляется Михайловская, но локоть мой отпускает. – Слушай сюда. Сегодня нас всех будут спрашивать про вчерашнее. И попробуй только настучать на Дэна. Я лично тебя ушатаю в хлам, а потом остальные добавят. И твой Черный тебя не спасет.
Черным в классе называют Петьку Чернышова. И у меня мелькает догадка, что его неспроста остановили Шатохин и Сенкевич.
– Опустим тебя всем классом, если только хоть что-нибудь вякнешь. И до самого выпуска будем чморить. Поняла? Так что сиди и помалкивай.
Она не так изящна в своих угрозах, как Горр, но, по сути, говорит то же самое. Он ее, что ли, подослал для пущей убедительности?
Я молчу, но смотрю на нее прямо, взгляд не отвожу. А в ушах уже гудит и в глазах темнеет. Стараюсь вдыхать глубже, но воздуха все равно не хватает.
– Может, немного тряхнем ее для профилактики? – предлагает Патрушева.
– Остынь, – хмыкает Михайловская. – Наша Леночка и так уже обделалась от страха. Вон как дышит, бедняжка. Аж побледнела вся, глядите-ка.
Кто-то пытается войти в уборную, но Козлова тянет ручку на себя и не пускает.
– Закрыто! – кричит через дверь. – Идите на другой этаж!
– Пойдемте уже, – говорит Агеева. – Скоро звонок.
– Короче, Третьякова, ты всё поняла? – бросает Патрушева.
