Это могли быть мы - страница 2

С душем она решила повременить, чтобы быть как можно свежее к приезду гостей, поэтому бесшумно вышла в коридор и открыла дверь в комнату Адама, надеясь, что он все еще спит, как и его отец. Он молча стоял, вцепившись в перекладины своей кроватки.

– Привет! – удивленно сказала Кейт. – Ты уже сам просыпаешься?

Каким же он был красивым ребенком – с ярко-голубыми глазами, блестящими черными волосами и румянцем на щеках, которые она так любила гладить. Конечно же, она гордилась сыном. И надеялась, что сегодня он будет вести себя прилично и не устроит одну из тех истерик, за которые ей всегда было так неудобно.

Адам ничего не ответил. Он еще почти не говорил, и хотя Кейт решительно заявляла, что беспокоиться не о чем, это ее тревожило. Мокрым подгузником не пахло, ребенок не плакал. Правильно ли будет оставить его ненадолго одного, чтобы просто насладиться тишиной, прибраться в доме?

– Мамочка скоро вернется, – сказала она и выскользнула из комнаты.

Адам не произнес ни звука. Возможно, он наконец-то начал становиться не таким навязчивым.

На кухне она наклонилась, чтобы подобрать разбросанные игрушки, и поцокала языком, увидев грязную кружку и тарелку, которые Эндрю оставил на кофейном столике с вечера. Он что, переломился бы донести их до раковины, раз уж все равно прошел через всю кухню, чтобы лечь спать? Но нет, она не будет с ним ссориться. Только не сегодня. Он так много работал, каждый день ездил в Лондон и обратно в битком набитых поездах, постоянно на ногах. Она не станет кричать на него из-за грязной кружки. Она будет милой Кейт, любящей женой и доброй мамой. Преисполнившись чувством собственного благородства, она взялась за дело.

Дом сверкал чистотой – накануне в семь часов вечера она уложила Адама в кроватку и принялась изо всех сил наводить чистоту, несмотря на просьбы Эндрю сесть и «относиться к этому проще». Ей хотелось сказать, что только один человек в доме мог относиться к этому проще, и это была явно не она. Но теперь она понимала, что усилия того стоили: встать и увидеть, что все вокруг сияет и пахнет воском, а в вазе из толстого стекла распускаются лилии, которые Эндрю считал причиной своей аллергии. Кейт открыла холодильник, разглядывая затянутые пищевой пленкой миски и тарелки с едой, приготовленной накануне. Она решила обойтись без завтрака – мысль о том, чтобы нарушить стерильную чистоту кухни, была невыносима. В голове она прокручивала воодушевляющие сценарии, как прибывают гости, как они говорят: «О, Кейт! Как здесь здорово! Кейт, у тебя такой цветущий вид! Как вкусно! Какая замечательная вечеринка!»

Она вновь оглядела дом – чистые паркетные полы, вымытые с шампунем ковры и диван, ни единой пылинки на мебели, картины, которые она развесила сама, устав ждать, пока Эндрю возьмется за молоток, – и подумала: «У меня получилось! Готово! Я победила!»

Эндрю проснулся в половине десятого и тут же начал стонать.

– Кажется, я простудился. Что-то худо себя чувствую.

Ох уж этот Эндрю со своими простудами! Даже от пациента с лихорадкой Эбола не услышишь столько жалоб. Но работа требовала от него огромных усилий, и нужно было проявлять понимание. Во всяком случае, ей приходилось повторять себе это по несколько раз на дню.

Кейт стояла у раковины и мыла миски из-под только что взбитых сливок. Желе застывало, салаты охлаждались в холодильнике. Ей хотелось, чтобы, когда гости войдут в дом, все выглядело идеально, а он тут принялся рыться в ящиках и колдовать с лекарствами от простуды, рассыпав сладкий мелкий порошок по столу.