А потом рассказывает. Всё, с самого начала. О том, как был счастлив, как планировал свадьбу с любимой девушкой и как застал ее в объятиях одного из лучших друзей прямо посреди новогоднего корпоратива. О концерте, устроенном ею прямо при подчиненных. О жалостливых взглядах, том, что прошло уже много лет, а он все никак не может отпустить злость и потому так люто ненавидит Новый год, который, словно издеваясь, снова и снова напоминает ему о перенесенных боли и предательстве.
Складывается впечатление, что все это он копил в себе долгие-долгие годы и только сейчас нашел человека, которому наконец-то смог открыться. А мне и больно, и радостно, что этим человеком оказалась именно я. Потому что понимаю его, как никто другой. Потому что мои страхи такие похожие и при этом такие диаметрально противоположные по сравнению с его, но такие же настоящие. У меня сердце болит. Губы начинают мелко дрожать. Гриша молчит уже некоторое время, а я только спустя еще минуту замечаю, как всхлипываю.
– Звёздочка моя, прости, прости, пожалуйста…
Шепчет в мои волосы. Баюкает в объятиях, прижимает крепче. И мне вдруг в голову будто стреляет. Поднимаю на него покрасневшие глаза. Что-то щелкает где-то там, глубоко внутри, тянет отчаянно. Шмыгаю носом, робко улыбаюсь.
– Ну что ты, милая?
– Гриш…
Не даю ничего сказать, прижимаясь к его губам своими порывисто и совершенно не к месту, но чувствую, что ему это нужно не меньше, чем мне. Гриша отвечает. Запускает пальцы в волосы, слегка надавливает на макушку, и я послушно открываю рот, позволяя углубить поцелуй. Он на вкус, как мандарины. Улыбаюсь сквозь поцелуй.
– Прости, – нехотя отодвигаюсь, но Гриша прижимает обратно. Снова утягивает в поцелуй, и сопротивляться совсем не хочется. Только чувствовать вкус его мандариновых губ.
– Звёздочка, ты как хочешь, а я забираю тебя насовсем, – улыбается он, пока пытаюсь прийти в себя. – Как сказал один писатель: «Каждый дурак знает, что до звезд не достать, а умные, не обращая внимания на дураков, пытаются». Я свою звезду достал и отпускать больше не собираюсь.
– И не надо, – смутившись, отвожу взгляд, но Гриша мягко прикасается пальцами к подбородку и снова тянет на себя. – Меня Надя зовут, кстати.
– Знаю.
– Я знаю, что ты знаешь, – хмыкаю, позволяя себе окончательно расслабиться в его теплых объятиях. – Я тебе подарок приготовила.
– Подаришь на Новый год. – Гриша пожимает плечами, хмурится на мгновение, но потом его лицо разглаживается, приобретая умиротворённое выражение. – А я вручу тебе твой.
– А мы будем отмечать?
– Конечно.
Конечно, да.
– Да где эта чертова папка?! – уже в десятый раз перерывая ворох бумаг на столе, кричу, надеясь обнаружить потерю, пока вдруг не вспоминаю, что оставила ее дома. – Да твою мать! – стону, проклиная свою забывчивость, и падаю лицом в стол. Бьюсь пару раз лбом, а потом все же вскакиваю и срываюсь прочь из кабинета.
Матерю себя, нерасторопных пешеходов, Чикагские пробки и весь мир в целом, с силой выжимая педаль газа. Если еще хоть пять минут простою на чертовой Север-Линкольн-авеню, я взорвусь. Вряд ли мистер Ли скажет мне спасибо, когда устрою аварию прямо в центре города и опоздаю на презентацию, но сил моих больше нет. Рычу, несколько раз со злостью ударяя по рулю, и, о чудо, машина впереди начинает движение.
Сворачиваю на светофоре, решив немного сократить путь до дома, и уже через секунду понимаю, что это идея оказалась большой ошибкой. Резко бью по тормозам, шины визжат, а потом корпус машины врезается в чье-то тело, и я в панике зажмуриваю глаза. Сижу, до боли в костяшках сжимая пальцами руль. Сердце ломает ребра, а я, кажется, вообще не дышу, пока до мозга доходит, что я только что… Сбила человека?
