Никто даже и не стыдился, Бахманн, никто не стыдился подражать тому культу, которым вы окружили вашего диктатора, написал я Бахманну, многие даже подражали вашим приветствиям – с вытянутой вперед прямой рукой, более того, они вытягивали руку еще сильней, и рука была еще более прямой, чем у самых ретивых, самых фанатичных ваших подданных… жители соседних стран страдали, а у моего народа не находилось ничего им в утешение, кроме разве что презрительного смеха и плевков в их сторону, они смотрели на их страдания с хладнокровием палачей… какое непревзойденное свинство, не так ли, Бахманн? – написал я Бахманну. Я сам чувствую вину за это свинство, хотя меня в то время еще не существовало даже в замысле. Они не пошевельнули пальцем ради «братских» народов, за исключением разве что восточного нашего соседа… там у них были далекоидущие территориальные претензии, поэтому они приняли несколько тысяч детей беженцев… они охотнее всего направили бы их на принудительные работы, если бы только решились, но что касается наших западных соседей, особенно северо-западных, с которыми сорок лет назад они заключили союз, они предали их, и предали так подло, что я не нахожу слов.
И несмотря на все это, несмотря на все это, Бахманн, они никогда не упускают случая представить себя как героев, спасавших людей во время войны, они самым гротескным образом украшают себя павлиньими перьями – и вы знаете почему? Потому что во время войны нашлось два или три человека, посвятивших себя филантропии, причем мало того, что филантропия совершенно чужда этой стране, этого мало, Бахманн, власти делали все, что от них зависело, чтобы им помешать. Эти два или три человека, вам наверняка знакомы их имена, написал я Бахманну, не что иное, как исключение, лишь только подтверждающее не поддающееся перу презрение к человеческой личности в этой стране, – несколько порядочных людей, которые со своим совершенно нетипичным для этих градусов северной широты бескорыстием и человеколюбием, короче говоря, не лишенных нормальной человеческой совести, несколько порядочных людей, всего несколько, решили попробовать спасать человеческие жизни. Никакой поддержки со стороны своего народа или своих властей они не дождались, более того, написал я Бахманну, когда один из них при до сих пор не выясненных обстоятельствах исчез, правительство не предприняло никаких усилий, чтобы как-то узнать о его судьбе, – этого, впрочем, и следовало ожидать[3].
А теперь, пользуясь гражданским мужеством и человеческим благородством этих людей, они десятилетиями нагло лгут, что правительство и народ якобы спасали во время войны преследуемых и обездоленных, в то время как и правительство, и народ с плохо скрытым неодобрением наблюдали за героической деятельностью этих немногих белых ворон и делали все, чтобы им помешать… я, может быть, чуточку преувеличиваю, Бахманн, но в основе все это так и есть. Могу только добавить, что теперь уже не существует людей такого уровня и таких моральных достоинств в этой стране, меня даже, честно говоря, всегда удивляло, как они вообще могли там появиться, если вспомнить, что это за страна.
Обобщая все это, добавил я, можно сказать, что на тех градусах северной широты население уже столетиями наслаждается своей моральной неполноценностью, а если они это наслаждение и скрывают, то исключительно из тактических соображений. Помощь третьему миру – тактика, оппортунистические монологи на горячие темы, например насчет недопустимости педофилии, – тактика, экологическая политика, трудовая политика, борьба с наркотиками… короче говоря, все в этой стране, все, за что ни возьмись, одна сплошная тактика.
