– Как ты?, – Виктор показал на уши и свёл руки крестом.
– Я ничего не слышу!, – Он кричал, потому что не слышал даже себя. Ноги подкосились. Он пытался выпрямиться, но что-то тянуло его вниз. Будто призрак накинул на него невидимые цепи с гирями. Его прижало к земле. Будто выстрел в голову поразил его, разом отключив всё тело. Словно не он убил. Словно его убили. В глазах темнело. Валентин и Георг склонились над ним, кто-то поливал его лицо чем-то жидким. Нос пробил резкий запах спирта. Он немного привёл Виктора в чувство. Жидкость попадала на губы и жгла раны от зубов. Он почувствовал вкус. Это коньяк.
Горло свело от крепости, язык обожгло. Виктор закашлялся, вырвался из пустоты. Мир снова стал резким. Он поднялся. Только гул в ушах никак не хотел уходить. Георг протянул фляжку и что-то сказал. Виктор видел, как двигаются губы, но слова тонули в тишине. Чёрт. Он не успел их уловить. Виктор снова показал дежурный жест про свои уши и огляделся. В пяти метрах белел сугроб – высокая, мягкая громада, обещавшая хоть каплю опоры. Пошатываясь, он пытался дойти до него. Рядом с сугробом была утоптанная площадка. На ней было идти легче, чем по колено в снегу. Он сел и оперся спиной о сугроб. Валентин зачерпнул снег и медленно провёл им по лицу Виктора. Лёд жалил кожу, вырывая его из оцепенения. Спирт всё ещё жёг его губы.
Виктор приходил в себя. Он сделал глоток из фляжки Георга. Шум в голове начал стихать, уступая место вязкому, тупому звону. Люди сновали туда-сюда, стараясь двигаться неслышно, будто тени. Мимо Виктора пронесли раненого. Почти бесшумно, лишь тихий стон прорезал вязкую тишину. Плечом задели Георга. Он поморщился, беззвучно выругался, сжал кулак. По его кисти скатилась багровая капля. Вид крови окончательно отрезвил Виктора. Слух вернулся.
– Что произошло?, – он вопросительно посмотрел в глаза Георгу.
Георг вытер кровь об штанину, взглянул куда-то вдаль и только тогда ответил:
– Война.
В воздухе стояло напряжение. Солдаты занимались своими делами – кто перематывал раны, кто заряжал оружие, кто просто сидел, прислонившись к снегу. Но в каждом движении чувствовалось напряжение, словно натянутая до предела струна. Враг где-то рядом, он не даст им спокойно уйти. Зазвенела лента пулемёта. Зашумели тяжелые сапоги. Снег скрипел под сапогами, словно кто-то медленно отворял тяжёлые двери. Двери в ад, из которых вот-вот вырвется пламя. Загрохотал мотор машины. Пулемёт рванул воздух очередью, и в небе, будто хищные стрелы, прорезали облака самолёты. Кто-то крикнул что-то, но смысл потерялся в грохоте. Виктор не был уверен, кто где. Лишь снег, кровь, вспышки. Всё смешалось в слепящем вихре смерти.
Они снова бежали. Дыхание вырывалось из груди, обжигая горло. Сапоги скользили по снегу, ноги норовили заплестись. В ушах стоял звон – то ли от грохота выстрелов, то ли от собственного пульса. Никто не хотел геройствовать – живые солдаты важнее мёртвых героев.
Пахло страхом. Не обычным страхом, нет. Так пахнет настоящий адреналин. Такой страх испытывает животное, загнанное гончими собаками в угол. Впереди только смерть – это осознание вводит солдат в панику, оно захватывает власть над телом Виктора. Он больше не управляет собой. Выстрелы оставались позади. Видимо, нашли своих. Тех, кого убили Валентин и Георг. Виктор совсем не хотел признавать, что он тоже убил человека. Сколько ужаса в этой фразе.
