– Я понимаю.
– Ничего ты не понимаешь! За первые месяцы войны выбиты почти все профессиональные чекисты в войсках. Они дрались в окопах наравне с солдатами, выводили части из окружения, расстреливали паникеров и предателей. Держали фронт, как могли. А теперь их почти не осталось. И кто должен заступить на их место?
– Кто?
– Ты, учитель. Ты!
– В смысле?
– Мы мобилизуем всех, кто имел хотя бы косвенное отношение к чекистской работе. Короткое обучение – и на фронт, растудыть его через загибулину тройным переворотом! Ты ведь о фронте мечтал?
– Ты меня что, агитируешь?
– У нас тут не стачка, чтобы агитировать.
– Я просился в строевую часть. Пусть простым красноармейцем. Забыл я эти чекистские дела.
Действительно, радости особой перспектива не вызвала. Выявлять предателей – оно, конечно, важно. Но душа рвалась в бой – рвать на части немецкую нечисть.
– Э, брат, отвертеться не получится. Это партийным заданием называется. А партия лучше знает, где тебе надлежит быть. Все согласовано.
Мне оставалось только кивнуть.
Впереди меня ждали краткосрочные курсы особистов…
Когда зондеркоманда подкатила к большому селу, и Курган уже готов был размяться, неожиданно последовал приказ:
– Стоять!
Легковой армейский кюбельваген «Хорьх», полугусеничный бронетранспортер с крупнокалиберным пулеметом и грузовик специальной полицейской группы застыли, перекрыв грунтовую дорогу, ведущую в село. Вдали дымились трубы аккуратных белорусских хат – видать, богатый здесь был до войны колхоз.
Худощавый, похожий на борзую собаку унтерштурм-фюрер СД, трое здоровенных немецких солдат и переводчик пешком отправились в село.
Немцы в БТР тем временем расслабились. Зазвучала губная гармошка. Курган уже знал большинство мелодий, и от них у него ныли зубы. Все время немцы на отдыхе теребят этот свой проклятый народный инструмент. И ржут, как лошади, отпуская соленые шуточки по поводу и без такового. Но, надо сказать, службу знают. Пулеметчик в БТР вроде бы и не напряжен, но окрестности оглядывает зорко. Автоматчики на дороге тоже расположились правильно. Немцы есть немцы.
Вернувшись через полчаса, унтерштурмфюрер отдал приказ через переводчика:
– Операция отменяется. Возвращайтесь в Минск!
– Есть, господин офицер! – щелкнул каблуками Курган.
Унтерштурмфюрер благосклонно кивнул и направился к машине. Его «Хорьх» тронулся с места. За ним пристроился бронетранспортер. Вскоре они скрылись из виду, оставив полицаев одних.
– Тьфу на вас. – Курган сплюнул на размытую осенними дождями дорогу.
Да, жалко. Деревня хорошая. Можно было бы славно поживиться. А теперь – возвращаться в батальон несолоно хлебавши. Когда настроился на подвиги, трудно приземляться на твердую землю.
Вокруг него сгрудилась разочарованная полицейская команда в составе одиннадцати человек, включая его. Неожиданно подал голос Белорус:
– Знаю одну неплохую деревню. Партизанам, люди говорят, там всегда рады. Помогают врагам рейха.
Курган заинтересованно посмотрел на него. Кровь еще бурлила в жилах и требовала действия.
– Что за деревня? – спросил он.
– Польская, – сказал Белорус.
Услышав это, Поляк поморщился, а Хохол жадно потер руки. Но все промолчали, то есть согласились.
Курган усмехнулся. Белорус был фанатичным националистом и на этой почве вечно спорил с великополяком и великоукраинцем – кто более великий. Но это не мешало всем вместе выгребать ценности что у белорусов, что у украинцев, что у поляков. Золото национальности не имеет.
