Собеседники, а вернее с этого момента – соучастники, растерянно стали переглядываться друг с другом. Первым, как всегда, нашелся шеф жандармов, осторожненько предложивший:
– Осмелюсь предложить Вашему Величеству название «Братство Перуна».
– Перуна?! – нахмурился Николай Павлович (все-таки он был примерным христианином). – Почему именно Перуна?
– Видите ли, Ваше Величество, – взялся объяснять свою позицию Бенкендорф, – многие европейские тайные общества, да вот взять, к примеру, тех же самых масонов, уходят своими корнями аж к царю Соломону, и это правильно, ибо преемственность седой старины добавляет им не только героического прошлого, но и юридической легитимации, как ее преемника. Мы, славяне, да-да, государь, я не отделяю свою скромную особу от славянства, как основы русской государственности, еще не нашли в своей истории столь глубоких корней, хотя, я думаю, что с развитием науки мы сумеем провести свою нить от сегодняшнего дня к временам допотопным. Так вот, в нашей истории имеется пока единственно известный факт существования тайного воинского братства, подкрепленного обильной изустной фольклористикой. Тут вам и героика и мистика и сопричастность к тайне, что так всегда будоражит молодые мятежные умы. Нам остается лишь пустить слух о, до сих пор существующем, тайном братстве, да слегка адаптировать легенду к настоящему времени.
– Тех же щей, да пожиже влей, – хмыкнул брат императора, но не стал развивать тему под хмуром взглядом сюзерена.
– А не разорвет ли старые меха молодое вино, влитое в них? – усомнился государь, в душе уже почти соглашаясь с доводами хитрого царедворца.
– Отнюдь, государь. И меха новые, и вино молодое. Старинным здесь является лишь рецепт, – возразил с хитрым прищуром Александр Христофорович.
– Ну что ж, – вздохнул император, – братство так братство, пусть даже и Перуново. В конце концов, Добрыня Никитич[15] в свое время, если верить нашим историкам, был не только великим воином, но и одним из волхвов киевского капища Перуна, что не помешало уму впоследствии стать добрым христианином, – добавил он не столько для собеседников, сколько для успокоения своей совести.
Затем еще немного помолчав, сказал уже, как о вполне решенном:
– Хорошо, Александр Христофорович, приступайте, как и договорились, не мешкая.
Старый служака вскинул голову и расправил плечи, готовый уже сию минуту приступить к самому важному делу всей своей жизни. Император перевел взгляд на брата:
– А ты Мишкин, готовься стать первым магистром этого ордена. Или как там у них принято было называть старших?
– Нет-нет, Ваше Императорское Величие! Позвольте мне, старику, вас поправить! – осмелился возразить Бенкендорф.
– А что не так, любезный Александр Христофрович?! – вскинулся монарх.
– Пожалуйста, никаких европейских терминов! Не надо уподобляться всевозможным западным рыцарским орденам и масонским ложам.
– А как же прикажешь его титуловать?! – нахмурился царь.
– У нас, на Руси, посвященных в высшие таинства, издревле именовали волхвами, государь.
– Хмм… Волхвами, говоришь? Хмм… Перун, волхвы, ведовство, – задумчиво проговорил царь, покусывая ус. – Так ведь и до магии с колдовством недалеко. И все это в наш просвещенный век?! Да и что скажет на это церковь?
– Осмелюсь напомнить вам, государь, что со времен вашего великого пращура – Петра, вы, Ваше Величество и есть руководство нашей церковью, богоспасаемой и врученной вам в управление. А что до магии и колдовства, то у меня, позвольте мою старческую смелость, имеются особые взгляды на сие таинство, – не отводя прямого взгляда от императора, возразил жандарм.
