В эти дни тихо плачут в лесу берёзы.
Безжалостные руки подняли на них топор, измочалив ударами бересту. Я подхожу к одной из них.
Мокрая от слёз, она истекает соковицей, что даже земля не просыхает от её глубоких кровоточащих ран.
Сладок и вкусен берёзовый сок, студёный, он бодрит душу. Напейся его, наберись сил. Но не надо наносить таких жестоких травм берёзе. Я, как могу, замазываю глиной поперечные разрубы. А чистая слеза всё равно стекает вниз.
В вышине еловых крон посвистывает королёк.
Неугомонные сороки, увидев меня, загалдели, перебив его песню.
Я выхожу на тропу и поражаюсь, как далеко просматривается она в лесу. Не загораживают обзор ветки. Неподвижен и прозрачен воздух.
Я шёл по лесной тропинке. Решил отдохнуть, подышать чистым воздухом в великолепном старом сосняке.
Какие стволы здесь у сосен, гладкие без сучьев, уходят вверх оранжевыми кручами, корабельной прямизны.
Смотрю, кто-то проходил здесь недавно, топором от края стесал кору у одной из сосен, зарубку что ли на память сделал? Сосна не берёза, ей не страшен скользящий удар топора. На срубе сверкают, выдавленные из глубины дерева, янтарные бусинки смолы-живицы.
Липкий белый сок чуть-чуть горчит.
В прозрачном воздухе заметен полёт всякой мошки, комарика, жучка.
Летает среди веток липы бабочка-листовёртка.
– Рю-рю, рю-рю, – поёт чуть слышно в зарослях тальника зяблик.
Пеночки-веснички поклёвывают почки на ветках.
Лучи солнца мне светят прямо в глаза. Я загораживаюсь от него наклонённым сучком. Не отрываясь, смотрю, как они парочкой, трепеща крылышками, раскачиваются на веточках, переживая вдохновение пришедшей к ним любви. Может быть так, и сидели бы, наслаждаясь друг другом, но ворон, слетевший с верхушки сосны, чёрной тенью пронёсся, спугнул их.
Серо-коричневый сумрак царит в подлеске, из его глубины зелёными облачками проступают полураспустившиеся кроны черёмухи.
Я направился дальше по тропинке, но меня вдруг остановила своим радостным мелодичным пением зелёная пеночка, затихая лишь на несколько секунд, чтобы перевести своё дыхание. Она не пугалась моего пристального взгляда, но была неясно видна среди веточек липы.
Я думал, что когда солнце выглянет из-за тучи, мне удастся её хорошо рассмотреть.
Увы, только блеснул первый луч солнца, певица улетела в глубь леса.
Низинки в лесу, залитые талой снежницей, превратились на время в мелкие озёрки-болотца, с торчащими поверх воды пучками осоки.
В зарослях травы от тепла застоялась вода, впитала в себя коричневый цвет размокшего опада.
На зеркальной её поверхности отражаются белые стволы берёз, молодая листва которых чуть только разворачивается, слегка подкрашивая обнажённые ветви крон. Маленькие листочки, нежные и слабые, сидят в вазочках из клейких чешуек почек, они, желтоватые шершавые, мало приняли солнечных лучей.
Вдруг в чаще леса рассыпался громкой дробью дятел, сотрясая воздух. На миг притихли, вновь заливаются пеночки-веснички.
Со всех сторон слышится их мелодичная песенка, напоминая звуки флейты: "фью-фью, тью-тью".
Чтобы не студить в мочажинах ноги, я обхожу подтопленные места стороной, заходя подальше в лес, продираясь сквозь густые заросли орешника и засохшие ёлочки, царапающие колючими ветками лицо.
Шуршат под ногами сухие дубовые листья.
Лепестки лютика, как маленькие золотые огоньки, блистают в траве.
Зато цветы копытеня не сразу бросаются в глаза. Пройдёшь и не заметишь их на бурой лесной подстилке. Невзрачные на вид, коричневые, крошечные, с белыми ворсинками снаружи, лепестки плотно прижаты друг к другу.
