Ева рожает - страница 16
– Геббельс! – повышает голос Чумак. – Кис-кис-кис…
Серый возникает будто из-под земли, вспрыгивает на отлив и какое-то время балансирует на скользкой жестянке. Пристроившись, начинает хрустеть кормом. Зеленые глазища косят в сторону (вдруг заклятый конкурент появится?), а челюсти молотят будьте-нате!
– Борман сегодня в пролете… – усмехается Чумак. Он хочет погладить победителя, когда дверь в комнату распахивается.
– Здесь живут Борманы с Геббельсами?
На пороге рыжий постоялец, в руках у него – бутылка водки.
– Слышу знакомые имена, – ухмыляется, – и ни фига не понимаю! Котов, значит, так зовут?!
– Я так зову… – сдержанно отвечает Чумак. – Фрицы наверняка зовут по-другому.
Он старается не замечать блеск водочного стекла, однако бутылка притягивает взгляд, будто магнит.
– Тяпнем русского национального? – поднимают бутылку над головой. – Моя в супермаркет помчалась, значит, часок у нас есть!
Чумак не в силах сопротивляться, выпивка – его слабое место. Он расставляет рюмки, насыпает в вазочку крекер, и вот уже первая, «за знакомство», приятно разливается теплом в груди. Гостя зовут Эдик, он из Брянска, а там закон: между первой и второй – никакого перерыва!
– Вообще никакого?! – удивляется Чумак.
– Никакого! А между второй и третьей – не больше минуты!
Эдик опять ржет, видно, мужик с юмором. Вообще-то, откровенничает тот, сюда ехать не хотелось. Хрена ловить зимой в Берлине?! Зима тут мягче, конечно, даже зелень кое-где проглядывает, но ведь не Египет! Так жена потащила в Германию! У нее девичья фамилия, понимаешь ли, Шторк, и вот ей в голову взбрендило на родину предков отправиться! И чтоб непременно жить в обстановке настоящего немецкого дома!
– Но у тебя, вижу, другая обстановка…
Эдик тычет в одно из настенных фото.
– Это где? В Грозном?
– В Кандагаре.
– Ты афганец?! Тогда – за афганцев!
После третьей «пришелец» уже нравится Чумаку. Тут разные бывали, некоторые нос воротили от изувеченного мрачноватого человека в форме, а этот брянский – вроде свой. Жаль, не служил в горячих точках, не поделишься сокровенным. А хочется! Хочется улететь туда, где пахло нагретыми солнцем скалами, соляркой от боевых машин, гарью; где была взаимовыручка, мужество, и каждый готов был положить жизнь «за други своя». Вот откуда его хромота? Тогда их заперли в ущелье, начали долбить пулеметами с окрестных гор, и ему на бегу – в ногу! Лежал на открытом пространстве, как мишень, так Сашка Клюев, командир роты, его на себе под БТР втащил, под броню, иначе в мясо бы раскрошили духи! И сам Чумак не раз бросался на выручку под шквальным огнем, прикрывал собой бойцов, и что остался живым – считал чудом. А главное, тогда за ним стояло что-то огромное, большое и непобедимое. Да, война была страшная, много хороших мужиков положили зазря. Но была держава, был некий смысл в бессмысленных, если рассудить здраво, подвигах, и утрата этого всего была больнее, чем сквозное ранение в ногу или боль от осколка, задевшего лицевой нерв (от того щека и дергалась)…
– Сам откуда? – интересуется Эдик.
– Оттуда… – Чумак указывает на Свято-Никольскую церковь, что висит на стене – С Украины. Но я там не был… Сколько же я там не был? Больше сорока лет!
Гость выдерживает паузу, с интересом глядя на хозяина.
– Съездить не хочешь? Там сейчас события!
Майор отмахивается.
– Опять бузят?! Ничего, побузят и разойдутся!
– Не знаю, не знаю… Может, и не разойдутся.