– Слушай, ну чего ты хочешь? Ну, написано и так, и сяк – выбирай.
– А знаешь что, – Никита оторвался от экрана. – Если нам снять совсем другой фильм. Не известный Христос. С такой вот точки зрения. Ведь как-то все это было на самом деле.
– Ты много хочешь. Откуда мы это узнаем. Не раскопки же нам производить.
– А ты знаешь, что Ричард III не был горбуном и не убивал племянников.
– Знаю, читал.
– Так вот. Мы, не сходя с места, оправдали в глазах истории Ирода Великого. Не убивал он младенцев, не виновен, вердикт.
– Конечно, не виновен. Тогда уже Палестину завоевали римляне. В 63 году до н.э.. Полководец Помпей.
– Правда?
– Не смейся. Рим – это закон. Они бы не позволили так глупо провоцировать восстание.
– А как же картина? Там же солдаты…
– Солдаты были только у римлян. У четвертовластников был только ограниченный контингент.
– Точно?
– Точно. Кстати, Ирод не был самостоятельным царем. Только ставленником, для удобства Рима. Произойди такое избиение, и дело бы получило огласку, началось бы разбирательство и нашло бы отражение в хрониках того времени. Скорее всего, это была более древняя легенда. Помнишь, может быть, как у Моисея? «И призвал фараон повивальных бабок и приказал убивать всех младенцев мужского пола едва родившимися». Ну или что-то в этом роде.
– Так как же Рубенс? Прощай сцена, значит, да?
– Как скажешь.
– А ясли?
– Перепись была в 6 году н.э. при Публии Сульпиции Квирине. Он был наместником в Сирии и организовал перепись евреев с целью определения подушного налога. Записывались только мужчины и по месту жительства.
– Значит, и ясли тю-тю, – Никита развел ладони, показывая, что растерял все свои идеи.
– Почему? Мы же экранизируем Евангелие, а не ведем теократическое изыскание.
– Как можно экранизировать историю человека, который рождался в течении 10 лет.
– Так Иисус же бог.
– Да, точно. Солнце, например, останавливал. Нет, извините, и с солнцем напряг. Да что у нас тогда вообще остается?
– Спаситель.
– Кого? От чего? Слушай, мы же не дети. Мир не изменился с тех пор. Только в технике прогресс. А люди те же. Я бизнесмен, я это точно знаю.
– Первородный грех.
– Ну тебя. Я лично не ел то яблоко. А Бог слишком велик, чтобы быть мелочным и злопамятным.
Кирилл молчал, глядя на светящийся экран ноутбука, на Гуренкова, на Карвовского. Он или терял свой фильм, или обретал его вновь.
– Слушай, Сав, а ты в церковь ходишь? – неожиданно спросил Гуренков.
– Ну да.
– Когда в последний раз был?
Карвовский задумался, потом как-то вяло ответил:
– Да вот, на пасху.
– Эту?
– В прошлом году.
– Я от тебя ожидал большего. Тебя же считают православным писателем.
– Я этого не говорил, – Карвовский небрежно и деланно отмахнулся от того, чем в душе гордился.
– Понятно. Что они там, в церкви говорят об этих неувязках?
– А никто о них не знает.
– Ну, они же читают Библию.
– Вряд ли.
– Все что ли?
– Ну, кто читает, не связывает воедино все куски. А в отдельности вроде даже ничего. Читают с верой и все. Должен же быть у человека идеал. Вера.
– Надежда. Любовь. Мы не на семинаре. Слушай, а может быть ошибка с датами?
– Нет, это исключено.
– Да. Давай, покрутим в эту сторону. Можно же обойтись без яслей и избиения.
– Как скажешь. Зря ты так зацикливаешься. Сделай хорошую экранизацию и все. Иоанна, положим, снял Филипп Севиль. Но и нам остаются три синоптических. Там тебе и ясли у Луки, и избиение у Матфея. А если предложить сценарий РПЦ?
