— Я купила его вне рынка. Счастливый случай. Я искала что-то новое в нашем районе. Но даже не думала, что будет вот так…
— За сколько купила?
Взгляд злой.
— Я не продаю. Извини. Мне дом нравится.
— Мне тоже, — выплюнул Джек мне в лицо. — Ладно. Я пошёл…
— Не зайдёшь?
— Нет!
Его отказ потонул в собачьем лае. Мы слишком долго проторчали у ворот.
— Берька, молчи! Женьку разбудишь!
Я резко повернула ключ. Шнауцер выскочил на улицу и разразился лаем ещё пуще! Пришлось схватить за ошейник!
— Замолчи! Он свой, не чужой!
Я подняла глаза: чужой, не свой, не сводил с меня взгляда. По-прежнему злого.
— Женьку? — переспросил и тут же опустил глаза к собаке, которая ещё подтявкивала.
— Да… Евгения теперь редкое имя для девочки, — выдала я тихо, тоже глядя на собаку.
— Да, наверное… Ну… Я пошёл. Не буду раздражать вашу собаку.
— Джек… Я не знала, что ты вернулся, честно… Заходи на чай…
— Как-нибудь…
Сказал так, что это прозвучало «никогда».
Я держала за ошейник собаку, но дышать не могла сама. Броситься следом, сказать, что я тоже свободна, что я… И? Кто сказал, что он свободен? Свободные мужики редкость. Хорошие мужики. Его явно уже подобрали. Да и… Кто тебе, Славка, сказал, что этот тот самый Ромео, в которого ты была влюблена. Это Евгений Сомов, которого ты не видела двадцать лет, и понятия не имеешь, что это за мужик.
3. 3. Яська и Джек
Три ватных одеяла, два горячих тела, одна обледенелая дача — именно так выглядело счастье в наши счастливые семнадцать лет. Подогретое витаминным чаем из плодов шиповника и сушеных садовых яблок. Всякий раз, взобравшись на чердак заколоченной на зиму дачи, мы быстро раздевались, с тоской поглядывая в сторону допотопного обогревателя, похожего на колченогую чёрную болонку. Не включишь — родители снимут показатели счётчика и поди потом объясни, кто тут прохлаждался долгими зимними вечерами.
Мы любили друг друга уже, кажется, третий час… И мечтали о трех днях в мае, когда, все так же в тайне от предков, сбежим в Москву. Деньги накоплены, алиби придуманы, осталось купить самые дешевые билеты — и ни одна живая душа не узнает, что в поезде «Смена» наши полки будут ровнехонько друг над другом. Но это будет в мае… Теплом, раскрашенным тюльпанами. А пока мы друг на друге в промозглом марте…
Зима злилась на всех и вся и сыпала в крошечное чердачное окошко снегом.
— Женечка, Джек, Евгений… — что только не шептала я ему, держась распухшими от поцелуев губами за самую вкусную на свете мочку.
Чуть сжать ее, и услышу сдавленный вдох. Чуть сжать бедра и будет выдох… У обоих. Облегчения и сожаления, что зимне-весенний день слишком быстро закончился.
— Может, плюнем на все и останемся на даче? — предложил Джек, щекоча мне носом ключицу.
Я вздрогнула, как и минуту назад, когда он оторвал меня от подушки и от земли. Я снова вжалась затылком в нагретый сдавленным дыханием гусиный пух. Вот бы вытащить сейчас одно перышко и пощекотать ему нос…
— Тогда Москва накроется медным тазом…
— Москва и так может накрыться…
— Только не говори, что идёшь в армию!
Я оттолкнула его плечи и села, наплевав на холод. Ему исполнилось восемнадцать в начале февраля.
— Нет… Батя обещал отмазать. Но всякое может случиться… Это ж ещё целых два месяца! Ну чего вылезла? В соплях завтра будешь!
И Джек накрыл меня нижним одеялом с головой — два других свешивались с тахты на пол, прикрывая нашу разбросанную одежду.
