Евгений Онегин - страница 11



), показался Онегину единственным выходом, но это-то и разлучило его с Татьяной окончательно. В письме к ней в последней главе романа Онегин будет горько о том сожалеть:

Еще одно нас разлучило…
Несчастной жертвой Ленский пал…
Ото всего, что сердцу мило,
Тогда я сердце оторвал;
Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан!

На события последних глав ЕО, вплоть до финальной сцены объяснения Татьяны с Онегиным и появления ее мужа с «незапным звоном» шпор (8, XLVIII), падает отсвет роковой неизбежности от той нелепой и ненужной дуэли, на которой был убит Владимир Ленский, юный поэт.

Пушкин и Татьяна в Москве:

(глава седьмая)

Пока заканчивалась работа над пятой и шестой главами ЕО, жизнь Пушкина переменилась. В начале лета 1826 г. он отправил письмо императору Николаю I с просьбой позволить ему ехать для лечения в Москву, Петербург или «в чужие краи» и обещал «не противуречить» «общепринятому порядку». По приказу царя 8 сентября 1826 г. Пушкин с фельдъегерем был доставлен в Москву для личной с ним встречи. Она состоялась в тот же день в Чудовом монастыре. После беседы, продолжавшейся более часа, Николай I заявил, что разговаривал «с умнейшим человеком в России». Ссылка Пушкина закончилась, а сочинения его освобождались от общей цензуры, потому что сам царь вызвался быть его личным цензором[36].

Тот знаменательный для него день Пушкин увековечил в седьмой главе ЕО:

Ах, братцы! как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!..
(7, XXXVI)

Москва, город детства Пушкина, откуда его в 1811 г. увезли в Лицей и где с тех пор он ни разу не бывал, встретила его восторженно. Два месяца поэт купался в лучах славы, после чего все-таки вернулся в Михайловское, где закончил и переписал набело пятую главу ЕО и поставил дату – 22 ноября 1826 г.

Шестая глава тогда тоже в целом была написана. Не хватало лишь концовки, потому что закончить главу о гибели юноши-поэта в мажорном ключе было бы некрасиво, а настроение у Пушкина в то время было оптимистическое. Нужные строфы (XLIII–XLV) он сочинил только 10 августа 1827 г. (тоже в Михайловском).

Москва к тому времени его несколько разочаровала. Личное покровительство царя обернулось опекой III отделения. «Борис Годунов» оставался неизданным (до 1831 г.). В обществе поговаривали, что поэт, прежде будто бы такой либеральный, изменил своим убеждениям. Жизнь в Москве и Петербурге (куда он переехал в конце мая 1827 г.) прибавила материальных забот, а молодость, казалось, прошла. Пушкин вступил в пору творческой зрелости и на былые восторги публики, когда «молодежь минувших дней» «буйно волочилась» за его Музой (8, III), уже не рассчитывал. От настоящего его все больше тянуло к прошлому, от стихов – к прозе. В июле 1827 г. он уже начал писать свое первое прозаическое сочинение – исторический роман «Арап Петра Великого»[37]. Это свое новое умонастроение Пушкин и выразил в написанных в августе 1827 г. заключительных строфах для главы о смерти юного поэта:

Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят…
‹…
Ужель и впрямь и в самом деле
Без элегических затей
Весна моих промчалась дней
(Что я шутя твердил доселе)?
И ей ужель возврата нет?
Ужель мне скоро тридцать лет?