В делах и в слоге поправляться,
И эту пятую тетрадь
От отступлений очищать.
(5, XL)
Пятая и шестая главы написаны в 1826 г. События в них роковые, как будто направляемые не человеческой рукой, и катастрофические, с необратимыми последствиями. В пятой главе – страшный сон Татьяны и ее именины, в шестой – дуэль и смерть Ленского. Пятая глава – единственная в романе, которая оканчивается не авторским отступлением, а внезапным обрывом повествования:
…е в силах Ленский снесть удара;
Проказы женские кляня,
Выходит, требует коня
И скачет. Пистолетов пара,
Две пули – больше ничего —
Вдруг разрешат судьбу его.
(5, XLV)
Пушкин и Ленский:
(Дуэль и смерть поэта в «Евгении Онегине»)
Владимир Ленский – поэт, этим и интересен, и близок автору. Он погибает в январе 1821 г. в очень юном возрасте[24], не успев ни прославиться, ни создать что-то значительное. Только у автора романа, и то случайно, сохранилось одно его произведение – предсмертная элегия из 26 строк (6, XXI–XXII). В ней повторяются (и отчасти пародируются, но, конечно, Пушкиным, а не Ленским) расхожие мотивы элегической лирики 1800-1810-х гг., имевшей в то время успех, но в начале 1820-х гг. переживавшей кризис и вызывавшей насмешки критиков за мелкость интимного содержания, однообразие эмоций и бедность языка при изобилии клишированных выражений. Самым резким и принципиальным ее критиком в 1824 г. выступил Кюхельбекер[25]. Он отказал элегии в свойствах истинной поэзии («свобода, сила и вдохновение»), доказывая при этом преимущества жанра оды. Пушкин же считал, что, если элегия отжила свой век, то ода и подавно, видя в них явления разных эпох (давно прошедшей и той, что сейчас заканчивается). В этом смысле он и возражает в ЕО своему лицейскому другу, называя его «критик строгий»: «два века ссорить не хочу» (см.: 4, XXXII–XXXIII). Не всем понятный юмористический подтекст этих возражений автора был в том, что Кюхельбекер, ополчившийся против элегии, был главным, наверное, прототипом Ленского[26], сочинителя элегий.
Кюхельбекер – один из самых близких Пушкину людей. В одном и том же 1814 г. вслед за Дельвигом они начали печатать свои стихотворения, а после Лицея все трое, приняв в свою компанию Баратынского, составили дружеский «союз поэтов» (потом к ним примкнул Плетнев). Литературная судьба Кюхельбекера поначалу складывалась благополучно, почти блестяще. К 1823 г., когда Пушкин писал первые главы ЕО, Кюхельбекер был известным поэтом. Расходясь с ним в некоторых литературных мнениях и вкусах, Пушкин о его стихах порой высказывался не без иронии, но ценил как критика, а главное, имел к нему дружескую привязанность. 13 мая 1823 г., через несколько дней после даты начала работы над романом, в письме к Н.И. Гнедичу он с иронией рассказал об адресованном ему стихотворном послании Кюхельбекера («К Пушкину», 1822)[27], между тем оно как минимум дважды отозвалось в романе[28], а начинается такими словами: «Мой образ, друг минувших лет, / Да оживет перед тобою!» Как знать, может быть, это обращение и подало Пушкину мысль отразить некоторые черты своего друга в одном из образов своего романа[29].
Литературные вкусы и поэзия Ленского вызывают иронию автора, но оправдываются его юным возрастом. Несмотря на слабость и незрелость стихотворений Ленского, автор подчеркивает их искренность («Его перо любовью дышит, / Не хладно блещет остротой») и даже сравнивает с элегиями Языкова (
