Ирина не обиделась, что женщина не поддержала разговор. Если бы она обижалась на всякое невнимание к себе, с каким она встречалась в жизни, то не было бы у нее сейчас своего дома в два этажа с округлой стеклянной верандой. На втором этаже она обязательно ванну себе устроит, уже решила. Будет ее перед сном принимать – в руке бокал вина, окна распахнуты…
Там, где дорога раздваивалась: одна шла в лес, а другая на речку, – в густом треугольнике травы между ними паслись две козы, рядом сидела старушка. С нескрываемым любопытством и в то же время ласково смотрела она на Ирину своими вылинявшими глазами. Ирина ей улыбнулась, и старушка с готовностью, даже с радостью закивала в ответ седой, непокрытой головой. Это не Москва, где, даже столкнувшись в тесном лифте лицом к лицу, люди делают вид, что не видят друг друга. Улыбнулась бабушке, как могла добрее, но так и не смогла найти для нее иных слов, как только сказать, что очень жарко сегодня.
– Жарко, жарко… – с той же готовностью закивала в ответ старушка. И долго потом смотрела из-под руки Ирине вслед.
Побродила по речке, понаблюдала за мальками, что стайками сновали рядом с берегом, посидела на вершине холма в березовом колке, травинку погрызла, кузнечиков послушала, и когда день перевалил за середину, сделав несколько снимков, не зря же брала фотоаппарат, решила возвращаться.
Улицу Вобли оживили два пропитых мужика, что шли, перепихиваясь матом, по самой ее середине, да парень, что возился возле мотоцикла у сваленных в пирамиду березовых бревен. Зато крыльцо, на котором стоял бутуз с арбузом, пустовало. На чисто вымытых его ступенях лежала аккуратно сложенная влажная тряпка.
В огороде соседнего дома увидела Ирина женщину, с которой встретилась у колодца. Обнажив белую кожу колен, женщина собирала что-то в подол своего платья. Осторожно переступая по грядке, всякий раз выбирая, куда поставить ногу, она в своем синем в мелкий белый горошек платье, из-под которого розовым били рейтузы и сверкали колени, на фоне сочной зелени грядок, окаймленных оранжевыми большеголовыми подсолнухами, была так живописна, что Ирина, боясь оторвать от нее взгляд, будто это яркая тропическая бабочка, которая в любой момент может вспорхнуть и улететь, сделала несколько снимков.
– Эй! Деву-у-шка-а! Фотографию-то покажешь? – раздавшийся за спиной голос остановил Ирину. – Только про тебя вспоминала… Серьезно… Да ты проходи во двор, чтобы через ограду не кричать…
Такого поворота событий Ирина никак не ожидала, но за долгие годы она была впервые полностью хозяйкой своего времени и могла себе позволить не пренебрегать никакими случайностями.
Открыв голубую калитку в высоких, для красоты выпиленных горками, голубых воротах, Ирина оказалась во дворе, окруженном со всех сторон сарайками, в глубине которого под двумя рясными яблонями в незрелых яблоках стоял деревянный стол с лавкой, прикрытой синим, вылинявшим покрывалом, где, спрятавшись от жары, лежала большая, черная в рыжих подпалинах собака. Глядя в упор на Ирину, она стала медленно выбираться из спасительной тени лавки, но тут же заоглядывалась вглубь двора, приветливо замахала хвостом: из-за угла дома, улыбаясь, вышла хозяйка.
– Мне соседка, бабка Марфа, читалка наша, без нее у нас ни один человек в селе не умер, только что сказала, – приподнявшись на цыпочки и вытаскивая из-под крыши сарая старое решето и высыпая в него желтые цветочки, что принесла в подоле своего платья, говорила женщина, – что видела, когда пасла своих коз, красивую женщину…
