А теперь всё с самого начала.
Эйгеру снился тревожный сон, наполненный ужасами страданий, навечно запечатленными в мёртвой плоти: всё начинается после какого-то рутинного события на пути к дому. По прибытии: известный ему мир оказывается уничтожен. Серые лица, каменный взгляд, изодранные дорогие костюмы пропитанные дорогими парфюмом и кровью. Немые жесты, застывшие в последнем движении. Разбросанная мебель, драгоценности и подарки. Затаившаяся в ночи тишина. Немой мотив. Неизвестный монстр. Кошмар.
Ракурс меняется и перед Эйгером предстаёт иная картина: его находят мёртвым в прибывшем экипаже. Крови не много. На горле один аккуратный надрез. Лице озарено улыбкой счастья: в этом сне воплотилась его мечта – один он в обмен на судьбы других, даруя дорогим друзьям и родным долгую жизнь.
Вдруг по ветру разносится голос кристальной чистоты, сравнимый лишь со свежестью леса в подножии седых, всеми забытых, клыкастых гор: как смерч – наполненный энергий грома, буря – дарующая жизнь, цунами – пробирающей силой гроз. Голос трагически пел. Тоскливо жалел. Тянул раскатами грома – с триумфом рокотал:
«В первый раз ты сгораешь душой,
Мир угасает нежданно угасшей свечой,
Одна за другой, одна за другой – тобой.
Во второй – сея в сознании мрак,
Память сгорает внутри,
Оставляя вечность на муки,
Вечный покой тебе в руки.
Но вновь согретый мечтой,
Ты сделаешь шаг на встречу истоку,
Ты будешь гореть, пока не выйдет весь срок,
Отведенный тебе рукой роковой,
Отпустив тревогу.
В третий – ярко пылает бренная плоть слагая метели созвездий:
Угрызения совести – заблуждение слабых,
Твой дух вознесётся над миром,
Следуя за болью слабых.
И вспыхнешь могуществом звёзд всех расцветших,
Отражением будущих и прошедших,
Мощью тьмы рецессивной:
Ждёт тебя – вечный бой,
Обещая вечный покой.
Ты – стихия величия,
А мир лишь – иллюзия страха,
Преследуя тебя он – обернётся прахом.
Таков наш мир.
Великий. Иной. Твой».
Трепет грома проник в сознание Эйгера посеяв, словно вкусив, энергию иной полярности или масштаба. Как цвет из иных реальностей, но впитавший энергию каждого, и проникшей сквозь сон отчего мир выворачивая разрывает отражая все потаённые страхи ставшие пугающей реальностью: их тела, всех тех, кого Эйгер знал и дорого любил, вплетены в гигантскую паутину алых кристаллов, разорванных миров. От хозяина, ткача судеб, ни следа. В самом центре горит силуэт его Аллиэйры. Растерзанной. Мёртвой. От едва уловимых движений, порождаемых каплями крови, паутина рябит, ослепляя бликами, пока из разрозненных фрагментов многих миров, не начитает просачиваться громадная тень.
Эйгер опасливо прикинул, не мог ли он сам (когда-нибудь) оказаться этим пауком.
Телефонный звонок разрезал влажный воздух прогнав сон как пугливую мошку.
Эйгер с трудом расцепил руки, они прилипли, как и его костюм: в его руках оказалось что-то очень чуждое, твёрдое и холодное, словно это его удерживали всё это время, вытягивая остатки жизни. Сделав усилие, он освободился, оставив тело вместе со своей душой. Её уже было не вернуть. Смотреть на то, чем была Аллиэйра причиняло жгучую боль, вернее, от мысли взглянуть на любимую вновь.
