Использовав ружьё как трость он поднялся. Направился искать. Искать её.
Опущенный взгляд перетекает от силуэта к силуэту. Словно бродя по узким морозным улочкам каменных склепов, оказавшись в окрестности могил родных и знакомых, вытесанные в камне пред взором Эйгера, проносятся навеки застывшие лики, каждый с первородной жадностью отхватывая частичку жизни.
Стараясь не смотреть на ужасные увечья, практически разделяющие тела на две части: один аккуратный удар, словно хлыстом, вспарывая человека как какую-то пиьяту оставляя вокруг схожий след. Сердце сильнее стучит с каждым шагом сопровождающимся очередным проплывающим мертвецом в реке крови, ясно пологая, что рано или поздно найдёт Алли, но как бы к этому моменту его сердце просто не разорвалось внутри: ведь такой пытки он бы не вынес. Эйгер ещё не знал: путь и ожидание не самое страшное что было на его ждало.
Самое страшное это жить – после.
И только человек обладающей подлинной силой воли мог выйти за ограничения бренного тела и мыслей, отбросив былое как чуждую жизнь, позабыв о прошлом чтобы переродиться и расцвести подобно раскалённому фениксу принявшего свою судьбу.
Мало-помалу леденящей ужас нескончаемого изумления сменяется жгучим любопытством. Эйгер набирает шаг не в силах ждать: чем дольше медлил, тем больше шансов, что он не дойдёт.
Всюду следы… Его. Фредерико. Лапы псов. Уже не надеясь встретить вновь, пусть небольшие, но ещё раз также родные души, ведь мир неистово суров.
Вновь взобравшись по ступеням, обступая призрак друга, Эйгер смотрит из парадной: Фредерико рыдает на любовь безвозвратной, склонившись над телом Зои: пиемником горя и зла.
Эйгер обходит этаж. Каждый.
Дом наполнен светом и шиком. Отголосками былой истории. Настоящей смертью.
Обводит шагом каждое строение.
Всюду горстки тел, либо следы тех, кто не умер сразу, но в скором времени непременно бы угас от потери крови.
«Ужас происходящего, кровотечение, опасение за собственную жизнь – не лучшее время и сочетание чтобы сообразить, как остановить кровь.
Но.
Выживших могло быть больше если бы было больше охраны» – корил себя Эйгер, читая как мантру, чтобы унять разрозненные мысли и придать им пусть и обманчиво, но связный строй.
В этом он невероятно ошибался: если за кого-то решили, то спасти несчастного может только чудо.
Но реальный мир не сказка, а чуда не существует.
Кроме нас.
А мы решаем кому и как быстро умереть.
Такой вот парадокс.
Как Эйгер и думал, любимую находит в окружении останков телохранителей.
Аллиейра – воплощение его жизни, а её красота как эталон в искусстве: её тело обтягивало сложное платье с тысячей золотых перьев, отчего легко можно спутать с кольчугой. В лунном свете она, как воплощение мира, сверкала подобием остывшего феникса. Невероятно красивую, словно наполовину застрявшую в кошмарном сне: порез пришёлся с левой стороны, отсеча руку, вырвав рёбра и лёгкое. Удар достиг сердца разорвав на части, на полоски мышечных лоскутов, в другой жизни наделяющее прекрасной возможностью жить, любить и быть любимой. Вместе творить.
Эйгер упал на колени, подтянул Аллиэйру обхватив под плечи, обнял, горячо и больно прижимая к себе. Её платье звенело тихим металлическим шорохом, как в восхищенном экстазе перебирая золотую цепочку в руках, только усиленно в сто крат. Из глаз его жаром сочилась скорбь вперемешку с восходящим гневом, чарующий теплотой о былой любви. Сквозь остывшие кусточки стали, прикосновение просачивалось, согревая плоть.
