Они волоком протащили сторожа по коридору: в свете глаз заглядывающих в окна паро-коней Митя с отцом казались прячущими труп татями, но уж никак не законными хозяевами имения. Мужика не забросили, а скорее затолкали в чулан, как запихивают старый комод. Отец с усилием задвинул засов.
В глубинах погруженного во мрак разоренного дома быстро и воровато протопотали маленькие лапки. То ли мыши, а то ли… вовсе не мыши.
— С меня довольно! — Голос отца прокатился по давно привыкшим к молчанию коридорам, и тишина дрогнула, точно испуганно вслушиваясь. — Фамильных призраков, портретных выходцев, домовых… — многозначительно повысил голос отец, — и прочих заинтересованных лиц как гражданских, так и потусторонних убедительно прошу до утра не тревожить. Иначе… сожгу тут все. — От звучащей в этих словах угрозы дохнуло холодом даже на Митю.
Тишина… да, ошибиться было невозможно, тишина — притихла. И затаилась.
— Надо паро-коней в конюшню… — устало начал отец и тут же оборвал сам себя. — Нет. Прямо сюда, в комнаты. Здесь уже хуже не станет, а из конюшни они к утру… испарятся.
Митя кивнул и побрел обратно в гостиную, борясь с желанием лечь на пол и свернуться калачиком. Осовело похлопал глазами на заглядывающие в окно железные морды — мысль, как перетащить паро-коней через подоконник тяжело перекатывалась в усталом мозгу. Наконец он встряхнулся и, в который раз уже перебравшись через подоконник сам, повел скакунов к двери. Створки парадных дверей глухо бухали — за ними уже возился отец, снимая многочисленные замки.
Старый паркет пронзительно затрещал под стальными копытами.
— А сейчас — в кровать! — скомандовал отец, заводя паро-коней в громадную, как и все здесь, гулко-пустую залу, служившую прежним хозяевам то ли для парадных обедов, то ли для скромных деревенских балов.
Кроватей в имении так и не нашлось — ни одной.
11. Глава 10. Вор собственного имения
Солнечный лучик теплой лапкой погладил лоб. Посветил в глаза — горячая краснота под веками заставила только прикрыть лицо локтем. Тогда нахальный лучик заполз в нос.
— Ааапчхи! — Митя содрогнулся всем телом.
— Буууунг! — ответил под ним старый рояль.
— О Боже! — не открывая глаз, Митя попытался нырнуть обратно в сон.
— Бамс! Буууунг! — на стук затылком об крышку рояль отозвался снова.
Митя глухо застонал и глаза все же открыл, уставившись в высокий, некогда белый, а теперь серый от пыли потолок с узорной лепниной. Он лежал на рояле, отчаянно болела спина и бока и… испытывал совершенное довольство человека, чьи мрачные ожидания полностью сбылись. В этой провинции жить попросту невозможно! Митя еще полежал, разглядывая заржавленный крюк, торчащий из лепного плафона в потолке. Каких же размеров была сама люстра и где она висит теперь? Ломота в лопатках стала вовсе невыносима, пропотевшее за долгую дорогу и тяжкую ночь тело чесалось, так что он сбросил сюртук, которым укрывался, и сполз с рояля.
Темная груда на составленных в ряд стульях зашевелилась, и отец тоже сел, уронив сюртук на захламленный пол. От каждого его движения с облезлой обивки стульев поднималась пыль и сыпалась побелка. Нагибаясь и потягиваясь, чтоб размять стонущие мышцы, Митя только порадовался, что сам выбрал рояль.
— Надеюсь, хотя бы водопровод здесь работает.
— Да колодец-то еще, поди, поломай.
Отец сполз со стульев.
— Ко… колодец? — начавший приседать Митя так и застыл на полусогнутых ногах и с вытянутыми вперед руками.
