Машина стояла в нескольких метрах от того места, где он сошел с насыпи. Худощавый человек стоял к нему спиной, курил, втянув голову в плечи, и огонек сигареты мелко подрагивал в его руке. Оглянувшись на хруст снега под ногами Юрия, он вздрогнул и на миг, казалось, оцепенел.
– Это… вы? А где…
– Он на моем месте, – ответил Юрий и, подойдя вплотную, схватил худощавого за отвороты пальто и грубо встряхнул. – Почему?
Худощавый человек выронил сигарету. Руки его безвольно повисли вдоль туловища, а голос прозвучал глухо, устало и почти безразлично:
– Я же говорил ему. Я говорил ему, что вы пришли в себя, а он не поверил.
– Что с Самсоновым, он в машине?
– Да. Но он мертв, вы ему уже не сможете помочь.
– Мерзавец! – пальцы Юрия стиснули костлявое горло. – Я тебя убью!
– Убивайте, – покорно просипел мужчина, не пытаясь сопротивляться. – Все равно мы с вами оба уже мертвецы.
Отшвырнув его от себя, Юрий в отчаянии закричал:
– За что? Что я такого сделал?
– Я не хотел, меня принудили, – судорожно вздохнув и осторожно ощупывая свою шею, ответил худощавый. – Меня с самого начала принудили. У моей дочери… у моей маленькой девочки врачи обнаружили острый лейкоз. В СССР лейкоз не лечат. Лечат, вернее, но практически не вылечивают. Мне обещали, что ее будут лечить в Германии, если я организую вывоз полотен из Советского Союза. Я организовал – договорился с экспертами, они дали фальшивые заключения, договорился с таможенниками. Полотна вывозил тот самый человек, который… В общем, которого вы… Если бы этого не сделали мы, они нашли бы других, но теперь моя девочка чувствует себя лучше, у нее ремиссия. И никто бы ничего не узнал, не появись Самсонов в Москве со своими фотографиями. Пока он только писал из Кеми во все инстанции, еще можно было контролировать ситуацию, но в столице… Если госбезопасность получит в руки такую ниточку, то крайними окажемся в первую очередь мы, хотя мы только выполняли указание. Вы понимаете?
Умоляющий взгляд его был полон отчаяния. Юрий, пытаясь собраться с мыслями, провел по лбу тыльной стороной ладони.
– Так это, оказывается, все из-за картин, которые вы украли, – неестественно спокойно произнес он. – И меня вы, конечно, тоже решили убрать, как свидетеля, все ясно.
– Я не хотел! Я с самого начала не хотел этого делать, но… Если меня расстреляют, то моя девочка… У вас ведь тоже есть дети! И потом, я не крал картин, они нужны были не мне.
– А кому?
Приблизившись, худощавый прошептал на ухо Юрию несколько слов, а когда тот отшатнулся, с горечью кивнул:
– Да-да, вот видите! Эти люди неприкосновенны, мы перед ними пешки. Если кого-то нужно будет осудить, то осудят меня. Если нужно будет кого-то убрать – вас или вашу семью, например, – то это будет сделано незамедлительно и очень быстро.
Юрий вздрогнул:
– При чем здесь моя семья? Если кто-нибудь тронет мою семью… Да я вас убью!
Сжав кулаки, он шагнул было вперед и остановился – на него смотрело дуло револьвера, зажатого в руке худощавого.
– Стойте, где стоите. Поймите одно – я не хочу и не хотел вас убивать. Но вы узнали то, чего не должны были знать, и эта информация не должна пойти от вас дальше – в этом залог моей безопасности. Поэтому сейчас мы договоримся о том, как быть дальше.
– Договоримся? – криво усмехнулся Юрий. – Хотите, чтобы я дал клятву молчать? Извольте, но ведь вы мне не поверите.
– Да, клятвы нынче не в цене, – вздохнул худощавый. – Нет, мы сделаем по-другому. Заметьте, выбор за вами, вы можете согласиться или не согласиться с моим предложением. Еще раз повторяю, мне не хочется вас убивать, я не убийца. Итак, начнем с того, что в нескольких метрах отсюда на путях лежит тело погибшего сотрудника милиции. Сейчас вы сядете в машину и напишете подробное признание о том, как убили его, толкнув под поезд.
