Хотя Черчилль был ужасно несчастен, он не жаловался на это варварство, и о нем не стало бы известно, не заметь семейный врач рубцы на его теле. Но знаете ли вы, что сделал молодой Черчилль?
Как-то Снейд-Киннерсли задал ему взбучку за то, что он взял немного сахара. После этого Черчилль нашел соломенную шляпу старикашки и изодрал ее в клочки. Я люблю его за это. Он вовсе не был трусом в школе, может быть, он не был слишком хорош в заляпанных грязью командных играх, но он становился победителем соревнований между школами по фехтованию. Он прославился тем, что столкнул старших мальчиков в бассейн, и, если вам требуется окончательное доказательство его абсолютного, неразбавленного мужества в подростковом возрасте, я расскажу вам случай, который приключился с ним, когда он играл в догонялки с братом и кузеном в Дорсете.
Они подловили Черчилля на мосту, подбежав к обоим его концам, под мостом был глубокий овраг. Черчилль заметил, что вблизи находится верхушка ели, и за секунду его изобретательный ум выработал план.
Ему надо прыгнуть на дерево и соскользнуть вниз, хватаясь за ветки, чтобы замедлить спуск. Замысел был хорош, но исполнение подкачало. Он пришел в сознание через три дня и еще три месяца провел в постели.
В этом эпизоде мы подмечаем многие составные части его характера: находчивость, браваду, умение принимать решение в мгновение ока. Храбрость Черчилля не была напускной, не была некой личиной, которую ему приходилось надевать. Так он был устроен. Удаль была у него в крови, струилась по венам, подобно топливу с более высоким, чем у остальных людей, октановым числом.
Ничто не могло остановить его, даже крушение в Кройдоне. Мы вернулись туда как раз в тот момент, когда падающий самолет врезался во взлетно-посадочную полосу со скоростью 80 км/ч. Первым ударилось левое крыло, оно разлетелось на куски, а пропеллер ушел глубоко в землю.
Черчилля бросило вперед, его сдавило, и тяжесть казалась невыносимой. Струи топлива пронеслись рядом с ним, и он снова подумал, что сейчас умрет. Но оказалось, что славный капитан Скотт успел разомкнуть электрическую цепь до того, как потерял сознание.
Черчилль выбрался и поклялся, что никогда больше не будет управлять самолетом. Он был верен этой клятве вплоть до середины Второй мировой войны, когда ему снова потребовалось показать, из чего он сделан, и когда его готовность пойти на риск и сесть в самолет была жизненно необходима для британского сопротивления.
* * *
Конечно, он любил покрасоваться – не только перед матерью, прессой или публикой, а прежде всего перед тем, кто записывал его деяния с любовью и наиболее точно: перед самим собой. Что бы ни сказал, что бы ни сделал Черчилль, он, подобно Юлию Цезарю, оценивающе глядел, как это можно описать.
Но это никоим образом не умаляло его львиное сердце. Именно то, что он был безусловно и бесспорно отважен, давало ему право с 1940 г. требовать такой же храбрости и от других. Разумеется, воевал не только он, но и Эттли, и Иден, тем не менее их репутации были несопоставимы.
Общество могло с уверенностью сказать о Черчилле: он не потребует от британских вооруженных сил того, чего не сделал бы сам.
Наконец, у Черчилля было еще одно преимущество перед другими. Он побуждал не только личным примером и военной карьерой. У него был словесный дар, позволявший ему воодушевить людей и вдохнуть в них собственное мужество.
