— Сильная, вкусная. Иди ко мне, иди же.
Морок обволакивает разум подобно туману. Голодное, злое лицо вампира начинает казаться притягательным. Ну сколько он выпьет? Сто, двести грамм, от этого не умирают. Если он не юнец.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать, — удивился вампир.
— Нет! — Возмущение и страх позволили сознанию обрести свободу. — Я не хочу, чтобы меня сожрал вампир-молокосос!
— Ты тоже не образец жертвы — под проклятьем ходишь, — облизнулся вампир. А я заметила на белой коже кровососа темные пятна. Как раз там, где была моя кровь. Аллергия?
Вампир закончил с разговорами. Он был сильней. С ужасающей легкостью он заломил мне руки за спину, притискивая к несуществующей в моем восприятии стене. С удовольствием провел носом вдоль шеи, принюхиваясь. Что-то холодное капнуло на кожу — слюна?
— Что ты со мной сделала?!
Я дернулась и, чувствуя, что его хватка слабеет, рванулась в сторону изо всех сил. Вампир рухнул на колени, темные пятна на его коже пошли пузырями и кровоточили. Если эту серую жидкость можно назвать кровью.
Левой рукой я опиралась о стену, которую не видели глаза. Вспомнив жест декана, я повторила его. Еще раз и еще — не срабатывал. Но, наверное, и не должен. Вампир рычал, скреб пальцами лицо и разносил заразу по всему телу.
Меня трясло, колени подгибались, и я соскользнула по стене. Уже ни на что не рассчитывая, просто чтобы прийти в себя, повторила жест левой рукой.
По глазам ударило солнце. Громкая ругань, запах горьких трав и соленые слезы — Кариса и Данкварт.
— Рысь! Рысь-рысь-рысь! — Волчица трясла меня за плечи и хлюпала носом. Я открыла глаза и попыталась улыбнуться. — Только молчи, у тебя шея порвана-а, — и ди-Овар разрыдалась.
Я полулежала на сидящем у стены Данкварте, его пальцы плотно прижимались к моей шее. Боли не было. Если мне не кажется, то подушечки пальцев оборотня были глубоко утоплены в рану. Он понемногу вытаскивал пальцы, сращивая разодранные мышцы и кожу. Дыхание оборотня было прерывистым, и я замерла, боясь нарушить его сосредоточенность.
Кариса крепко держала меня за плечи и неотрывно смотрела в глаза. От волнения она утратила контроль за своими глазами, и с миловидного личика подруги на меня смотрел волчий зрачок ее внутреннего зверя.
— Кожу нарастит Иртэ, — устало выдохнул некромант и вжался носом в мои волосы.
От усталости или от волнения он назвал меня по имени. Внутри стало тепло-тепло, и я улыбнулась. Хотелось рассказать некроманту про собаку, про то, как я ее испугалась, и про несчастного, запуганного ребенка. Но не вышло. Глаза закрылись сами собой под крик Карисы:
— Она уходит!
Никуда я не ухожу, вяло возмутилась я. Мое тело просто просачивается куда-то по гибкой, извилистой трубе. Вокруг алый туман с редкими белыми вкраплениями. И гулкие голоса. Они сокрушаются, что у студентов нынче очень мало мозгов. Один и тот же голос, то мозги, то рысь. Рысь? Я знаю рысь, у рысей смешные кисточки на ушках. Это большие кошки. Я ими всегда восхищалась. Жаль, односторонне.
Темно. Тепло, холодно, тепло, холодно. Кто-то коснулся. Лоб, щеки, рот — тепло, тепло. Солоно.
— Открой глаза, сердечко, открой, прошу тебя.
Темно.
***
Я проснулась оттого, что зверски хотелось есть. Желудок даже болел, до того я была голодна. Но встать и пойти на поиски пропитания было не суждено — я оказалась привязана к кровати. Как образцово-показательная особо опасная тварь — за руки, за ноги, ремень поперек туловища, да еще и шею что-то стягивало. Может, повязка, а может, нет.
