* * *
Шел Месяц Кукушк [11] С каждым днем становилось теплее. Деревья покрылись зеленым пухом молодой листвы. По поверью в это время нельзя выходить из юрты голодным, иначе весь год будешь голодать.
На родовой горе в канун новолуния вкопали священную березу, навесили на нее разноцветные ленты – челомы. В молении «Таг тайых» участвовали только мужчины улуса. Они просили у предков плодородия и принесли в жертву белого коня – ызыха и белого ягненка. Моления продолжались два дня и две ночи. Вечером, накануне праздника, шаман камлал в юрте Теркен-бега. На второй день Ирбек тоже камлал, но уже на месте жертвоприношения, и не с бубном в руках, а с березовой веткой – чельбегом.
Первым делом он обошел вокруг священной березы и жертвенного костра. Помощник Бырген вел следом ягненка с красной ленточкой на правой ноге. Второй помощник, Кырзе-дурачок, разбрызгивал из жертвенной чашки айран по сторонам света, остатки вылил в костер. Туда же бросали кусочки мяса от жертвенных животных. Остальное мясо варили для пиршества на другом костре. После камлания Ирбек сказал, что духи горы пообещали ему обильные дожди и много травы. А это значило, что бескормица скоту не грозит.
Женщинам запрещалось посещать моление, да и вообще приближаться во время него к родовой горе. Даже в разговоре они называли ее не иначе как «свекром». Но вечером, после первого камлания женщинам не возбранялось обслуживать гостей бега. Подносить им угощение, убирать грязную посуду, следить, чтобы не пустел бочонок с аракой. В юрте собрались чайзаны – самые богатые и уважаемые люди, и матыры – лучшие воины улуса. Они с уважением называли отца Айдыны «ажо», ели много мяса, пили араку, громко смеялись.
Тогда отец не был таким угрюмым, и Айдына не боялась заходить к нему в юрту. Тем более Ончас отправила ее с большим деревянным блюдом, на котором лежал «урсун» – сочные и горячие куски вареного мяса. Прежде чем приступить к трапезе, Теркен-бег три раза поднял блюдо над очагом: духов накормили священным паром. Впрочем, аракой их тоже напоили, брызнув из чашки в очаг, а затем к дверям и дымоходу юрты.
Прихватив пустое блюдо, Айдына направилась к выходу, невольно прислушиваясь, о чем же так возбужденно спорят ее родичи. В их речи, слегка бессвязной из-за обилия выпитой араки, сквозили непонятные слова: «хазах», «острох» и то самое, что выкрикивала тетка – «орыс». Девочка почти ничего не поняла из того, что кричали друг другу гости отца, но почувствовала, что эти слова дурные и не сулят ничего хорошего людям ее улуса.
Почувствовала, но быстро об этом забыла, и лишь после рассказа тетки заволновалась по-настоящему. Возможно, сыграл свою роль стремительный и непонятный отъезд отца и его дружинников. Вернувшись в постель, Айдына долго не могла заснуть. Беспокойные мысли продолжали крутиться в голове. До сей поры она знала, что беда чаще всего приходила с запада. Там жили черные джунгары-калмаки, их еще называли ойротами, которым улус Теркен-бега платил ясак пушниной, железными изделиями и военными доспехами.
С востока к границам родовых земель нередко подступали мунгалы Алтын-хана. В битвах с ойротами мунгалы растеряли свое величие, но отнюдь не желание поживиться за чужой счет. Еще дед Айдыны перестал платить им албан. Но Алтын-хан не успокоился. Мелкие отряды его нукеров проникали на земли аймака, и то табун угоняли, то отару. Жителей аалов они тоже не щадили. И если не уводили в рабство, то вместе со скотом забирали одежду, постель и даже деревянные лопатки для выкапывания кандыка и сараны, оставляя людей на голодную смерть. А в прошлом году убили есаула и четырех дружинников бега, которые возвращались из таежных кыштымских аалов с богатой данью. Напавших удалось отбить, но при этом Теркен-бег потерял двух матыров, а Чайсо был ранен в ногу и ходил теперь, сильно хромая.
