Фантазии. 18+ - страница 17

Подозрительный читатель может пробормотать: «А верно ли, что Печорин – продолжатель Онегина?» А вы как думали? Конечно же да! Хотя бы потому, что Печора, сибирская река, – продолжение Онеги и вытекает, откуда та втекает. Ведь по-настоящему такой фамилии – Печорин – нет, значит, Лермонтов дал всем понять, что его Печорин вытек из Онегина. А во-вторых, характер – тот же, добавить к этому, что Лермонтов ни от кого не скрывал, что восхищается Пушкиным и считает его своим учителем – вспомним стихотворение «На смерть поэта», а ведь Лермонтов умер почти так же! – значит, считал себя преемником Пушкина. Но не будем останавливаться на том, что всем очевидно, а пойдем дальше.

Итак, благодаря логическим выводам мы пришли к тому, что Печорин гостил у одного из персидских шахов. Уточним (хотя в данном случае это совершенно не важно), что это был не шах, а падишах, поскольку дело было в Персии, и мы даже могли бы, зная, в котором примерно году там гостил Печорин, легко определить имя этого правителя, коим вполне мог быть и сам Фетх-Али-Баба-Хан, хотя нам это совершенно ни к чему. Так вот, очевидно, что благодаря своим исключительным личным данным Печорин сразу же завоевал расположение шаха (будем его впредь для краткости именовать шахом, хотя и запомним, что он падишах) Фетха-Али-Бабы-Хана. Печорин держал себя с Фетхом-Али-Бабой-Ханом независимо и, поскольку прекрасно умел «с ученым видом знатока хранить молчанье» – кое, как известно, золото, а золото шахи любят, – так вот, поэтому шах Фетх-Али-Баба-Хан счел его весьма умным и интересным собеседником. Особенно импонировало Фетху-Али-Бабе-Хану то, что гость, не споря с ним и не переча высокому правителю, имел вид человека, прекрасно знающего, о чем говорит, – то есть, опять-таки, знатока. А это, несомненно, удавалось Печорину, и притом весьма легко, если мы вспомним, что у него был настоящий талант «без принужденья коснуться до всего слегка», а также «возбуждать улыбку дам…», – но о дамах позже.

Так вот, весьма расположенный к Печорину, шах Фетх-Али-Баба-Хан был рад показать ему свой дворец, похвастаться замечательными конюшнями, а также обширной библиотекой, в которой наверняка были и русские книги, и даже, быть может, сочинения Александра Пушкина и Михаила Лермонтова. Но Чехова с Достоевским там не было, и поэтому Фетх-Али-Баба-Хан многого, конечно, не знал. Печорин рассеянно осмотрел дворец, скользнув скучающим взглядом по коням и корешкам книг, зевнул на выложенный сапфирами и изумрудами фонтан, и тогда Фетх-Али-Баба-Хан, естественным образом, повел его в свой гарем. Здесь герой наш оживился, да и можно ли было не оживиться? Все чувства разом всколыхнулись в груди его, едва переступил он порог этого гарема. Но Печорин виду не подал, и ни по лицу его, ни по глазам Фетху-Али-Бабе-Хану не удалось угадать чувства своего гостя, потому что воспитанные вредным севером представители высшего света не сверкают глазами при одном лишь виде дамы. Печорину же, как мы помним из книги Лермонтова, нужно было утешиться и отдохнуть после утомительного и, в общем, малоприятного романа с княжной Мери.

Это у Печорина был хитрый ход такой. Если ему что-нибудь очень нравилось или чувства его всколыхивали всю его душу, он виду не подавал, а лишь зевал, глядя на кончик своего сапога. Это, конечно же, не он сам придумал, а Лермонтов, да и тот не придумал, а взял у Пушкина. Вот и в гареме Печорин не подал вида. Он и на евнухов, и на дам зевнул так же, как на коней и на книги, и Фетх-Али-Баба-Хан, еще не достаточно постигший загадочную русскую душу, решил, что его новый приятель – возвышенный философ, наподобие Сократа, и совершенно не охоч до женского пола. О, как же ошибался Фетх-Али-Баба-Хан! Едва он оставил гостя одного в отделенных ему обширных и богато убранных покоях, как Печорин для начала совершил свой туалет, на который ушло не менее трех часов, потом вышел из него «подобный ветреной Венере» и, так как уже стемнело, притворно зевая, направился в гарем.