Фантом улитки - страница 12

Вернувшись домой, Себастиан обнаружил, что девушка всё еще погружена в сон. Он накрыл ее вторым одеялом и вернулся на кухню. Ужин был на столе через час, включая бульон для Женевьевы, закуски и сырный суп.

Наконец Реми прибыл в вечный город. Уже на перроне он ощутил свежий чистый воздух и алчно глотал его: как будто рельсы, унесшие его за тысячи миль, перерезали путы, медленно душившие его. По пути в гостиницу он размышлял, как проведет вечер этого дня: в дороге у него было достаточно времени подготовиться к выступлению, поэтому он мог позволить себе отдохнуть. Разместившись, он сел за стол и быстро написал несколько писем и открыток, а спустившись вниз, велел отнести их на почту. Писатель быстрым упругим шагом направился к Замку Святого Ангела. Когда-то белая, а теперь серая мраморная громадина была его любимым сооружением в Риме. Он мог часами стоять на мосту и размышлять. Любоваться и думать. Вечер был теплый. Та самая погода, когда природа заставляет забыть обо всем, создавая для человека совершенно комфортные условия.

Реми стоял уже больше часа на мосту, ангажированный своей памятью на танец с прошлым. Вдруг сквозь музыку он услышал чей-то голос:

– Месье, Вы же француз?

Реми растерянно обернулся. Глаза-миндалины, блестящие, цвета гречишного меда насмешливо изучали его. Глаза уверенной женщины. И она показалась Реми вихрем в этом безветрии.

– Вы совершенно правы, я француз, – он совладал с собой и ответил ей мягкой улыбкой. Тон его голоса вторил ей.

Правила игры были установлены. И приняты обеими сторонами.

– Это видно по костюму. И по отсутствию какого-либо загара.

– И еще Вы так точны в выводах потому, что прожили во Франции немало лет.

Пытливые глаза сверкнули любопытством.

– Об этом свидетельствует Ваш французский акцент, который будоражит певучий итальянский.

Она с еще большим интересом смотрела на него:

– Вы обладаете тонким для мужчины восприятием. Если Вы голодны, то приглашаю Вас на ужин.

– А если нет?

– А если нет, то буду не против, если Вы составите мне компанию.

– Вы крайне убедительны сегодня.

– Клаудия, – она рассмеялась.– Сегодня и всегда.

– Реми де Гурмон.

Она протянула ему руку:

– Клаудия Лаура Ангиссола. Вернемся на берег Тибра. Недалеко от площади Навона есть премилый ресторан.

Клаудия шла чуть впереди него – это давало возможность рассмотреть ее. Прямые черные волосы, концы которых заплетены в витиеватую прическу, были украшены алыми цветами. Высокая грудь, обтянутая черным корсетом. Изящные руки, скрывавшиеся под кружевным материалом. Плавные изгибы под шелковой струящейся юбкой. Оливковый оттенок кожи, ставший еще ярче под закатным солнцем. Она смотрела в сторону Ватикана и молчала, казалось, умышленно давая Реми время рассмотреть себя.

– Вы много путешествуете? – спросил он непринужденно.

– Путешествую? Я живу в дороге. – она улыбалась.– Другие страны дают мне вдохновение.

– Вы..? – Реми замешкался.

– Художница, – ответила она, – возможно для Вас будет открытием, но мы гораздо раньше вас стали рисовать на пленэре, и уже давно во власти впечатлений.

– Значит Вы импрессионист? Я очарован этим направлением.

– Воистину! – согласилась Клаудия.

– Но почему я никогда о Вас не слышал? – удивился он.

– У меня нет нужды зарабатывать деньги. Я дарю картины друзьям, – ответила она.

– А как же жажда признания?

– Я не тщеславна. Живопись для меня – не способ выразить талант. Холст с красками – отражение моего сердца.