Два воина ведут меня к главному человеку в селении. Это согбенный старик с жидкой белой бородёнкой, потухшими скучными глазами и салатного цвета румянцем на щеках. Он видит моё плачевное состояние, жалкую одежду и велит накормить и напоить меня, а затем устроить на ночлег. Каша из бататов, апельсины, гранаты, финики, щербет – всё это возникло как будто из воздуха. Затем согрели воду, и я преотлично вымылся в огромном тазу. Мою одежду унесли, взамен дали всё чистое. Почему мне был оказан такой приём, я не понимаю, но ни о чём не спрашиваю, просто предаюсь блаженству с совершенно пустой и безмятежной головой.
Меня поселяют в маленькой глинобитной хижине. Выходить запрещено, живу под стражей. Глава селения обо мне, похоже, забыл. Текут однообразные дни. Пищу и воду приносит мне худой и смуглый юнец лет четырнадцати. Он же делает уборку. Мало-помалу мне удаётся расположить его к себе. Он объяснил мне тайну моего заточения в деревне. Оказывается, здешний маг и звездочёт когда-то предсказал вождю, что в такой-то день такого-то месяца появится на окраине измождённый нищий бродяга, его пребывание в деревне спасёт всех и от болезней, и от врагов. Надо только любыми способами удерживать его при себе. «Ты появился точно в предсказанное время и теперь до конца дней будешь всех нас спасать от бед. Наш властелин, ему уже сто семь лет, выше всех земных благ ставит здоровье и здоровый образ жизни. Горе тому, кто его ослушается, – простится с головой».
Мне стало плохо. Влип! Пожизненное сытое и благополучное заключение! Хуже смерти! Намного хуже! Ловушка! Я впадаю в отчаянье. Четыре стены навечно! Меня трясёт. Бросает то в жар, то в холод. Чувствую – заболеваю. Сквозь жар и лихорадку слышу далёкий-далёкий женский голос, произносящий моё имя. Что за дьявольщина? Кто? Кто может здесь знать моё имя? Бежать. Бежать любой ценой. Насилу дождался ночи. Кровь колотится в висках. Голова охвачена пламенем. Ба! Труба нехитрого очага пронзает крышу. Выламываю ко всем чертям трубу. Расширяю дыру в крыше. Подставляю низенький круглый столик, на него скамеечку. Голова моя уже на воле. Рывок – и я на крыше. Свобода! Любуюсь грандиозным синим куполом с мириадами звёзд. Деревня спит. Отвязываю верблюда, взбираюсь на него. Это настоящий полёт над пустыней. Всё вокруг полно властной и могучей музыки. И в моей груди гремят, затапливают меня всепожирающей радостью барабаны, валторны и тромбоны. Увы, обернувшись, я вижу – погоня! Раздаются какие-то зловещие вопли, вой и заклинания: Нитраты! Бензоаты! Глюконаты! Канцерогены! Гээээ! Мэээээ! Ооооооо! Мясо – я-ааад! Молоко – смее-еерть! Белки – гибель! Овсянку ему! Овсянку мерзавцу! А-ааа! О-оооо! У-уууу! – воют на все лады злые голоса.
Впереди – обрыв, и под ним – река! Верблюд мой делает отчаянный прыжок. Плывём. Погоня осталась с носом. Восторг из восторгов! Радостный смех мой переходит в громовой хохот: Что, съели, ироды!?
Вдруг с моей головы чья-то безжалостная рука срывает гутру.
Где я?! Что со мной? Комнатёнка… кресло… монитор… мышка…
Ставший внезапно совсем близким «далёкий-далёкий женский голос» раздражённо говорит:
– В этих твоих наушниках до тебя не докричишься! Ты забыл, сегодня у нас день большой чистки. Я приготовила касторку и отвар из семнадцати трав. Быстро на кухню!
– Сию минуту, мэм-сахиб, сию минуту.
Горе-путешественник тащится на кухню.
