Фарш Мендельсона - страница 21

Чтобы не потерять свой блеск, драгоценные камни должны постоянно соприкасаться с человеческим телом. Если этого не происходит, они умирают. Так по крайней мере утверждали древние алхимики. Мертвый камень раскалывается на части и тускнеет. Мертвый жемчуг становится желтым. Драгоценным камням, как и людям, отмерен свой срок. Если так, то изумруд Лукреции можно считать долгожителем.

– Вот, держите! – давешний экскурсовод протянул мне изящную визитную карточку. – Этот человек знает об изумрудах все. Правда, не факт что он захочет с вами разговаривать.

– Почему? – удивилась я.

– Вы слишком эксцентричны! – поморщился музейный работник и, заложив руку за спину, привычно заскользил по натертому полу. Тапочки на нем держались как родные.

Я взглянула на карточку: Иаков Мендельсон, ювелир. И номер мобильного телефона. Что ж, посмотрим, какой такой Мендельсон!

Оказавшись на улице, я позвонила. И почти тут же испытала разочарование. Кто бы сомневался: в данный момент абонент находился вне зоны досягаемости. Вот так всегда: хочешь здесь и сейчас, получаешь – там и когда-нибудь потом. Впрочем, что мешает мне позвонить господину Мендельсону завтра? Тем более что пока я бродила по Золотой кладовой, наступил душный июльский вечер. Пора бы вернуться в свои Колымяги. Однако предварительно стоит подкрепиться. «Привет, мой сладкий! – сказал Карлсон Малышу. – Как долго ждал я этой встречи!» При мыслях о еде, мой желудок встрепенулся раненой птицей: наконец-то хозяйка за ум взялась. А то с утра обезжиренный кефир и два капустных листа.

Вот дела: ресторанов пруд пруди, а выбрать не из чего. Ведь помимо хорошей кухни мне еще нужен и отличный сервис. А то, бывает, закажешь закуску, горячее и десерт, так тебе сначала десерт приносят – его готовить не надо. На домашние харчи я и не рассчитывала. Дома хоть шаром покати. Я еще вчера заглянула в родственный холодильник и поняла: обедами и ужинами в этом доме больше не пахнет. На нижней полке в гордом одиночестве красовалась засохшая редиска, на верхней – тосковал пакет кефира четырехдневной давности. Да и домочадцы выглядели так, будто недавно вернулись со стажировки, проходившей в жарком Сомали. Что поделаешь, когда ты вершишь чужие судьбы, нужды собственного желудка отходят на второй план. Зная упрямство своих родичей, я знала: скоро в нашем городе ожидается брачный бум. То-то владельцы свадебных салонов порадуются! А вот владельцев ближайших супермаркетов придется огорчить: на нас не рассчитывайте! Мы голодаем ради высокой идеи! Долой вереницу тележек с продуктами у маленького, но скромного семейного джипа!

После долгих мытарств, когда желудок уже пел свою лебединую песню, я набрела на небольшой, но очень уютный ресторанчик. Еда была вкусной, сервис – отменным, тишина – умиротворяющей. За бокалом вина я постаралась привести взъерошенные мысли в относительный порядок. И, прежде всего, определить свое отношение к происходящему. Отношение, мягко говоря, не очень хорошее. В первую очередь оно касалось личности бывшего мужа. Даже после смерти Иванов продолжал впутывать меня в свои проблемы, словно их было мало еще в жизни?! Вспомнить хотя бы как я выплачивала за него долги, вызволяла из вытрезвителя. Или, скажем, тот случай, когда Иванов возомнил, что страдает синдромом ХУ. Он мне тогда так и заявил: «Иногда жизнь высасывает из нас все соки. Остается лечь – и умереть». Разумеется, я не могла допустить, чтобы он умер (лежать он давно лежал – на диване – уставившись в потолок). После консультации в частной клинике выяснилось, что Иванов страдает чем угодно, но только не синдромом хронической усталости. Хроническая усталость была у меня. От мужа, от его многочисленных друзей-философов (именно с тех пор Иммануил Кант занесен в список личных врагов), наконец, от сомнительных авантюр Клары и Карла. До сих пор не пойму, как я выжила: в конце концов можно было скинуть Иванова с дивана, лечь и умереть.