Фасолевый лес - страница 13

За три года до этого, как раз перед Рождеством, Анхель на своем пикапе попал в аварию, после которой у него остался протез на левой ноге, ниже колена, и еще что-то новенькое в голове, что труднее было описать словами. У Лу Энн часто появлялось ощущение, что муж ее не любит. Впрочем, он изменился и с другими людьми – вечно бранил их за то, в чем они совсем не были виноваты. Теперь же Лу Энн была беременна первым ребенком. Родить она должна была через два месяца и молила Бога, чтобы это произошло не в Рождество.

Лу Энн понимала теперь, что разрыв с мужем наметился у нее задолго до того, как она забеременела, но она ничего не делала, чтобы его инициировать. Такими уж правилами она руководствовалась в жизни. Она ждала, что развод будет развиваться сам по себе, как беременность, и они мало-помалу придут к какому-то пониманию без всякой необходимости обсуждать сам процесс. Но все получилось совсем не так.

Анхель как будто совсем не возражал, когда по ночам в постели она стала отворачиваться от него, а утром тихонько ускользала на кухню, чтобы пожарить ему яичницу. Возможно, он думал, что она беспокоится за ребенка. Позже, когда они вновь принялись спорить и ругаться, в их перепалках появился оттенок безнадежности, которой Лу Энн раньше никогда не испытывала. Ей казалось, что кости у нее сделаны из пластилина, как у куклы из мультсериала про Гамби, и, если ее согнуть, она в таком положении и останется. Она сидела за пластиковым кухонным столом с рисунком под дерево и скользила пальцами по его поверхности, на которой были изображены срезы сучьев, а Анхель ходил по кухне взад и вперед и обвинял ее в том, что она его недооценивает. Перечислял своих друзей, имен которых она даже не помнила, и спрашивал, спала ли она с ними. А если не спала, то не хотела ли переспать. Анхель хромал совсем незаметно, но при каждом втором его шаге слышалось легкое позвякивание. Должно быть, в протезе надо было что-то подтянуть, поправить, но муж был слишком горд, чтобы идти в протезную мастерскую. Позвякивание слышалось даже тогда, когда он повышал голос и почти кричал. Лу Энн не могла ничего придумать, чтобы повернуть разговор в другое русло, и этот кошмар тянулся и тянулся. Однажды, еще несколько лет назад, в минуту крайнего раздражения она швырнула в мужа лежавшую на столе упаковку болонской колбасы. Тогда они дружно рассмеялись, и ссора на этом закончилась. Теперь у Лу Энн просто не было сил, чтобы встать и открыть холодильник.

В конце концов, он заявил, что все это – из-за его ноги, и, что бы она ни говорила, не отступался от своего мнения. Постепенно она вообще перестала с ним разговаривать, и, лежа ночью на спине, чувствовала, будто на ноющий позвоночник давит не младенец, а чувство вины.

Лу Энн вспоминала, как через пару недель после аварии она везла его на кресле с колесиками по белому коридору больницы, чтобы забрать домой. Ощущение полноты жизни распирало ее, она очень гордилась собой, ведь в этом кресле было все, что она любила и что ей было дорого. То, что она едва не потеряла мужа, делало его еще более драгоценным в ее глазах. Один из врачей сказал, что жизнью он обязан своему сапогу, и Лу Энн готова была расцеловать этот сапог, хотя после аварии никто точно не знал, куда он задевался. Сапог застрял в двери пикапа, отчего Анхеля проволокло по дороге несколько сот ярдов, пока машина не рухнула в ирригационную канаву на восемьдесят шестом шоссе к западу от Тусона. Как ни странно, пикап почти не пострадал. В кабине лежала бутылка виски «Джим Бим», которая даже не разбилась. Ногу пришлось отнять, потому что ее всю перекрутило и раздробило, но врач сказал, что, если бы Анхеля сразу выбросило из кабины на такой скорости, он бы погиб мгновенно. Лу Энн мимоходом подумала, что доктор это сказал, чтобы ее мужу было не так горько расставаться с ногой, но решила просто поверить ему на слово.