– У вас есть что-нибудь поесть, только чтобы это стоило меньше доллара? – спросила я старика за стойкой. Тот скрестил руки на груди и пару мгновений смотрел на меня таким взглядом, будто никто и никогда его ни о чем подобном не спрашивал.
– Кетчуп, – сказал ковбой в серой шляпе. – Эрл подает первоклассный кетчуп. Верно, Эрл?
И толкнул бутылку кетчупа вдоль по стойке так, что та стукнулась о мою чашку и пролила кофе центов на пять.
– Вы думаете, это смешно, когда нет лишнего гроша? – спросила я и резким движением послала бутылку обратно. Бутылка ударилась о пивную кружку ковбоя. Впрочем, мне не удалось пролить его пиво. Он смерил меня взглядом, после чего уставился в телевизор, словно ему было лень со мной возиться. Я почувствовала, что мне хочется плеваться огнем.
– Не обращайте внимания, мисс, – сказал Эрл. – Его кто-то в задницу укусил. Могу вам дать бургер на девяносто девять центов.
– Давайте, – кивнула я.
Прошло минут десять-пятнадцать, пока готовилась еда, и все время ожидания я, стараясь не заснуть, думала о том, что же говорит в телевизоре тот тип с пухлыми руками. Вообще, эту забегаловку не мешало бы поскрести. Через открытую дверь виднелась кухня, в углу которой стояла плита, настолько заросшая пригоревшим жиром, что, казалось, ее установили там во времена Адама и Евы. Воздух в баре был таким жарким и затхлым, что приходилось дышать с изрядным усилием, чтобы добыть из него хоть какой-то кислород. Кофе нисколько меня не взбодрил. Я уже готова была встать и выйти на улицу, чтобы продышаться, но тут подоспел мой бургер.
Тем временем оказалось, что за столиком у задней стены сидит третий посетитель – женщина, кругленькая и еще не старая. Она куталась в одеяло. Не в индейское одеяло, а точно в такое же, что было у нас с мамой дома – шерстяное, розовое, подшитое по краю атласной лентой. На плечах у женщины лежала пара тощих безжизненных кос. Она не ела и не пила, но довольно часто поглядывала в сторону стоящих у стойки мужчин. Впрочем, может быть, смотрела она только на одного из них – от моего столика было не определить. Но смотрела так, что, если бы я получше соображала, мне следовало бы испугаться.
Бургер за девяносто девять центов немного взбодрил меня, но я все еще чувствовала, будто голова моя набита белыми пушистыми комочками, которыми набивают спасательные жилеты. Сейчас я выйду на улицу, и ветер разнесет их над темной плоской равниной, словно серебристый пух, слетевший со стручков молочая.
Пытаясь отогнать сон, я прочитала все плакаты и таблички, пришпиленные к стене. Там было: «Меня не уволят – рабов продают, а не увольняют!» «При пожаре кричать Пожар!». По нижней части телевизионного экрана по-прежнему бежали слова «Хвала Господу нашему! … 1–800… Господу нашему». Я постаралась сконцентрироваться на том, чтобы собрать себя в кучу, хотя место для этого выбрала неважное. Потом вышла на улицу. В лицо ударила ночная свежесть, и я принялась глотать воздух так часто, что голова закружилась. Наконец села в машину и, положив руки на руль, попыталась настроиться на то, чтобы всю ночь ехать по шоссе через Оклахому.
Когда она постучала в лобовое стекло, от неожиданности я едва не подпрыгнула. Это была та круглая женщина в одеяле.
– Не нужно, спасибо! – сказала я.
Я думала, она хочет помыть стекло, но она обошла машину и открыла дверь со стороны пассажирского кресла.
