Но, ложась, она не могла прогнать воспоминания: как он со своим ростом не умещался в ее постель, да и в ширину было очень тесно, и ей приходилось устраиваться немного сверху, на нем, чтобы уместиться. Это было настолько томительно, что про сон и речи не шло. И тогда черный прилив накрывал ее снова, и слезы лились по лицу. Сна не было, как и той счастливой жизни. Когда же она, измученная, засыпала, сон был кратким и очень страшным, ей снились бесконечные кошмары, она заставала любимого за изменой снова и снова в разных местах и обстоятельствах.
И однажды, проснувшись от собственного крика, она искренне решила, что больше не хочет любить.
Любовь приносит ей только боль и страдания; возможно, это и есть суть любви – страдать и испытывать боль.
Когда человек рождается, ему больно, когда он погибает, ему тоже больно, кто-то говорит, что весь рост происходит через боль, получается, и любовь – это тоже боль для того, чтобы ты вырос внутренне; но зачем тогда этот рост – чтобы вырастить из человека мазохиста, который привыкает к боли и в конце концов черствеет от нее?
Она начинала злиться: почему они все решили, что с ней так можно? Они все! И мать тоже! Они все считают, что она беззащитная и не даст им сдачи, они ошибаются, она не груша для битья, она не бессильная маленькая девочка! Видимо, для того, чтобы тебя не били, надо быть сильной, даже с любимыми, и не показывать им свою слабость, иначе даже они тебя ударят! Даже отец!
Она не смогла сдержаться: разблокировала его и написала грубо: «Ну, здравствуйте, папа!»
Через десять минут ей пришел ответ: «Здравствуй, родная, только не блокируй, давай встретимся, дай мне хотя бы пятнадцать минут, чтобы я мог объясниться, а потом поступай, как считаешь нужным».
Встречаться она не хотела, но у нее были вопросы, а он мог на них ответить; и, сухо согласившись, они договорились встретиться на следующий день в амфитеатре на Хохловской площади. После этого Поля на удивление быстро уснула и спала как ребенок, ровно и спокойно, никаких снов и уж тем более кошмаров.
Проснувшись утром, она поймала себя на странном и удивительном чувстве: как будто при всем понятном ей волнении она ощутила давно забытый покой, земля перестала уплывать из-под ног, и она вновь почувствовала себя уверенно.
Полина решила держаться холодно и с достоинством, никаких слез или хамства, он ей больше не сделает больно, он и отцом ей является только биологически, она просто выслушает его и спросит: «Каково это – бросить собственного ребенка?» – после чего навсегда вычеркнет его из своей жизни.
Однако, подходя к Покровскому бульвару, когда до места встречи оставалось каких-то пятьдесят метров, Поля испугалась и остановилась. Вот так вот просто? После стольких лет увидеть его? Никакого спокойствия и холода в ней не осталось, ее трясло, пульс бил так, словно ставил мировой рекорд по скоростному пинг-понгу. Она вдыхала холодный воздух и пыталась сдержать слезы, но ветер предательски дул в лицо, отчего глаза слезились и удержаться было невозможно; невероятным усилием воли она взяла себя в руки и пошла вперед.
Он стоял в самом центре ямой спускающегося вниз амфитеатра, рядом с руинами стен Белого города, на месте которых и было разбито Бульварное кольцо. Он был такой же высокий, почти не изменился, только морщины изрезали лицо, и седина висков отличала его от того образа, который Поля помнила с детства. Она подошла к нему и молча встала напротив. Он смотрел на нее, видимо, собираясь с силами.
