Кстати о ванне… Где этот самоназначенец Микал? Вот когда надо, то его нет.
Подавляя естественную брезгливость, напялил на себя грязное заскорузлое, пропахшее потом и костром белье и остальную одежду, из которой я не вылезал уже несколько дней, ибо других носильных вещей у меня не наблюдалось. Причем пришлось-таки повозиться, разобраться и понять, что к чему крепится, где завязывается и как все это одевается. Историку это оказалось проще, чем обывателю, а музейщику легче, чем историку. Но времени это заняло уйму.
Раздраженный, с яростным желанием найти Микала и оборвать ему уши, я попытался выйти из помещения. Быстро же вживаюсь в роль «государя», особенно с похмела. Голова болела, а вино у прикроватного столика за ночь выдохлось в открытом кувшине, и на роль алка-зельцера совсем не годилось. К тому же курить хотелось до одурения, что настроения также не поднимало.
Дверь с первого раза открыть не получилось. Заронился в душу подленький страх, что меня коварно провели, как маленького: напоили и заперли. И теперь к Пауку летит гонец с вестью о том, что я – вот такой весь из себя красивый, прямо Аполлону подобный Феб, – только и дожидаюсь в шато Боже его жандармов, которые с удовольствием свезут меня в сырые подвалы Плесси-ле-Тур.
Но серьезно испугаться не успел, так как дверь внезапно немного поддалась и даже стала ругаться чем-то похожим на знакомый мне русский мат.
Микал, полностью одетый и вооруженный – даже с взведенным арбалетом, – спал на полу, перекрыв собой доступ в мою опочивальню.
Тут же находился еще один деятель – бодрствующий арбалетчик в полном вооружении, который стоял около лестницы. Арбалетчик вновь красовался желтой коттой с моим гербом, как виконта Беарнского. Видать сержант уже отменил мое распоряжение о маскировке как устаревшее.
– Бдите? – строго спросил я их, сам внутренне ликуя.
– А то… – отозвался сонный Микал, вставая с пола. – Дюка Аласонского, когда он был ваших лет, пленили в битве при Вернейле. Выкуп потребовали чудовищный – двести тысяч золотых. Его роду пришлось продать практически все свои земли, включая даже фьефы*, и влезть в неоплатные долги. Мы не можем так рисковать вами, сир. Наварра – бедное государство. Замок взят сержантом под плотную охрану.
– Молодцы, – похвалил я служак. – А теперь, Микал, организуй мне banyu. А до того – что-нибудь попить, только не вина. И человека местного: убраться в спальне. Я там нагадил в antiqariat.
– Banyi тут нет, сир, – Микал виновато пожал плечами, – можно организовать помывку в бочке.
– В бочке так в бочке, – не стал я привередничать; главное сейчас – помыться, а в чем – не важно.
И пошел на выход. Вслед за мной двинулся и арбалетчик.
В ожидании помывки коротал время в узорчатой каменной садовой беседке за кувшинчиком очень неплохого молодого сидра. Наверное, этот сорт бодяжат из зеленых еще яблок. Этакая приятная аскорбиновая кислинка не бывает в зрелом яблоке.
Сад действительно состоял из корявых плодовых деревьев в процессе еще дозревания плодов, а не был геометрически стриженным парком с дорожками и лабиринтом, как обычно ожидается увидеть в таких уголках куртуазии.
Было настолько тихо, что слышалось жужжание ос в ближайших кустах. Лишь с заднего двора за господским домом раздавались резкие, звонкие удары металла о металл. Тут же вспомнилось из молодости, сказ про революционную будущность: «…а на улице мужики ковали что-то железное. Ковали-ковали, а потом махнули рукой – хрен с ними, с графьями, завтра докуем», что реально улыбнуло и подняло настроение.
