Двор второй. В него попадаешь из первого. Здесь гарнизон крепости стоит…
Оба двора стенами отгорожены от третьего – самого малого.
Двор третий. По углам четыре башни стоят. Называют замком генуэзским. Генуэзцы для защиты купцов своих его строили. В одной башне, что на скале над морем – казна. Охраняема денно и нощно. Она куртиной соединена со второй – в ней темница. Ещё одна – у моря, потаённый ход имеет из крепости. Перед нею четвёртая башня – в ней начальник крепости сидит. Она самая укреплённая, с бойницами для пушек и ружей. И стены имеет самые толстые – в несколько сажен.
Двор четвёртый. Корабельный. Рядом с замком генуэзским соседствует, выход потаённый к морю имеет. Здесь живут моряки да купцы турецкие. За стеной у пристани корабли генуэзские стоят, купцами брошенные. Как перекрыли турки проход в Чёрное море, так и остались стоять без хозяев.
В конце Курицын приписал: «Крепость сию на бумаге отобразил не потехи ради, а для пользы государя Князя Великого Иоанна Василевича».
Донесение своё вручил постельничему – самый верный способ попасться на ясные очи государя, от себя же на словах добавил: «Дело сие не терпит промедления». Иоанн Васильевич не заставил себя долго ждать. На следующий день ясные очи – у государя они были ярко-голубого цвета – внимательно смотрели в глаза Курицыну. Взгляд этот был не иначе как магнетическим – бояре в гостиной зале решительно от него уклонялись, а уж, когда на ком остановится – считал тот концом света. За одно и то же содеянное всего можно было ждать: и награды, и опалы. Девки, особливо те, что незамужем, или, наоборот, на сносях, падали от него в обморок.
Курицын не из робких был – и то холодок по душе пробежал. Может, раскусил государь тайное намерение его, а если так, то как отнёсся к нему? Ведь Великая княгиня из гречанок, а греков турки первыми притеснять стали, да так, что ещё в малолетстве Софья родителей лишилась.
Но государь неожиданно для дьяка заговорил о другом.
– Как мой наказ? Говорил с Климентом, послом венгерским?
– Говорил господин-государь, – ответствовал Курицын.
– И как?
– Всё, что велел господин-государь, послу передал: и не только на словах – письмом сопроводил. Мастеров каменных дел затребовал для крепостей, церквей и палат, а также иных умельцев – пушечных, рудных промыслов, искусных делателей кубков и кухонной утвари.
– А почему Климент отказал взять с собой в Венгрию посла нашего и сказал ему отдельно ехать? – Взгляд государя словно просверлил в груди Курицына большую дыру. Боли и страха дьяк не почувствовал, но сердце забилось учащённо, мысли в голове закрутились, заработали сильнее. Одно оставалось – выбрать из них самую верную.
– Думаю, при дворе короля многое изменилось, – начал Курицын, а дальше пошло-поехало, как по писанному. – В тесном кольце земля Матфея. Да и Венгрия – не Московия: нет у них простора нашего. С юга – орда и турки, с востока – Польша с Литвой. С севера и запада империя германской нации. Сдаётся мне, клонят Матфея бояре венгерские к союзу с королём польским Казимиром. А коли у нас война с литовцами, то и не хочет Климент судьбу испытывать.
– Да…, прав ты Фёдор. Почуял и я неладное. Но сие от нас не зависит. Бог судия брату нашему Матфею. – Иоанн Васильевич перекрестился. – Посмотрим, куда судьба нас выведет.
Взгляд государя затуманился и переместился в угол комнаты, где висели образа. Сердце курицынское забилось привольнее, но страх в глубине души не прошёл. Сомнения терзали его. Главное было, отрицать при всяк случае любой намёк о пользе дружбы с турками, а бить только на ценность турецкой крепости для обороны от неприятеля. Не мешало бы такую на границе с Ливонией поставить.
