Феномен Аполлона Иллюзорова. К чертям все… - страница 11

– Не нашла, – продолжал дед, радуясь произведенному эффекту. – А почему не нашла? А потому, что дура. И еще потому, что родителей не слушала. Мы же тебе с мамкой, царство ей небесное, все уши прожужжали. Найди себе, дочка, хорошего, работящего, непьющего – будет защитой и опорой. И нам с мамкой спокойней было бы.

– Папа, прекрати. Не будем эту тему развивать. Не надо при Аполлоне, – воскликнула Людмила.

– А что я? Что? – продолжал дед. – Я ж правду говорю. И потом пацан должен знать все, как оно есть. Все равно ж спросит. Что ж ты ему врать будешь? Я вот не буду врать, если он меня спросит. Спросишь, ведь? – обратился дед к Аполлону, лукаво улыбнувшись. Аполлон энергично закивал. Он понял, что гулять ему сегодня не светит и, воспользовавшись шумихой, большой ложкой черпал мед из банки, несмотря на «возможные аллергические последствия и диатез».

– Так вот, скажи мне, дочка. Зачем же ты не послушалась нас и связалась с этим твоим «свободным художником»? Что тебе парней хороших мало было? Ты, ведь, когда молодицей-то была, на тебя ж мужики во все глаза глядели. Были хорошие партии. Сватались. Помнишь, Семена? Все, нетути! – на этих словах дед артистично развел руками, а затем показал большой кукиш, повертев им перед маминым носом, – Нетути Семена! Другая захомутала. А как он сох-то по тебе! Ромашки тебе носил и в окно кидал, как аристократ взаправдашний.

Людмила отвернулась и разгневанно выпалила:

– Семен этот ваш, Рябой весь с головы до пят. Двух слов связать не мог! Мычал, как барашек. Куда с таким…

– А что тебе рябой?! – картинно возмутился дед. – Ишь ты, цаца! С лица водицы-то не пить. А потом Семен-то любил тебя без памяти. И работал за троих. Не пил. Его в колхозе пять раз на доску почета! Такой к другой бабе, даже в сто раз краше, кочевать не станет. Ибо совесть в нем имеется, душа в нем настоящего русского мужика.

Дед выпучил глаза и поднял указательный палец вверх.

– Раньше таких на дух не переносила! А теперь и подавно! – вышла мама из себя.

– А что теперь-то? – сказал дед, вытирая рот рукой. – Теперь-то ты кому нужна?! Пожухлевшая, с дитем на руках. Раньше-то стать в тебе была девичья. Груди торчком стояли.

Аполлон прыснул. Мама закрыла лицо руками и облокотилась на стол.

– Да, – продолжал дед с важным видом. – Товарный вид имела девка. Парни вдоль забора ходили гуськом. Эх! А теперича что? Голубка облезлая… Даром, что шарфик нацепила. Да, ты не реви, доченька. Мы с мамой тебе добра всегда желали. Только вот толку никакого из тебя не вышло. Зачем же ты, грешная, связалась со своим Аристархом!? Имя-то какое нерусское! И сам он рисовальщик окаянный нерусский был весь из себя.

Аполлон слушал с большим интересом. Он почти ничего не знал об отце и не упускал возможности услышать хоть что-нибудь.

– Художник и довольно известный в своих кругах, – сказала мама равнодушно.

– Ха! Известный! Левитан! Репин, етить его в копыто! – развеселился дед. – Помню я его. Патлы распустил белобрысые. Вон, такие же, как у пацана твоего, патлы! Свитер напялил на три размера больше. Бородку отрастил, как у барчонка дешевого! Приперся… На нас деревенских смотреть.

– Он знакомиться с вами приехал, – сказала мама, нервно теребя шарфик. – Руки моей просить.

– Руки твоей!? – вскрикнул дед, резко дернувшись. – Как же! Фигушки, руки! Отдохнуть он приехал. Поразвлекаться. Помалевать кисточкой на природе. Помалевал пару дней и свалил. И ты, студентка, вместе с ним. Не видели мы его что-то более и на свадьбе вашей не гуляли!? Что, хочешь сказать, не допросился руки твоей что ли?! Как же! Мы ему и баньку и куру жареную. И самогончику чистого. А он все нос воротил, будто мы прокаженные. Будто он голубых кровей принц, а мы так, лимита и полукровки!