Логическим следствием процесса зарождения абсолютистской традиции как формы политической мифологии становится переосмысление концепта «античного и христианского мифа» в рамках естественной религии. Одним из первых уделил внимание этой абстрактной категории Ренатус Картезиус, более известный как Рене Декарт, пытаясь проанализировать с позиции пропагандируемого им рационализма феномен религиозного сознания, близкий в чистом виде к мифу. Мыслитель в первую очередь ставил вопрос о природе божественного и осознания человеком этой всеобъемлющей категории, демонстрируя ее очевидную вариативность: допускалось рассмотрение Бога в качестве врожденной идеи, порожденной самим высшим существом, что кроме всего прочего созвучно с рассуждениями основоположника деизма Герберта Чербери. Подобного рода подход трактовал миф в качестве внеисторического явления, исключая его динамизм развития, с чем в полной мере Декарт не был согласен, допуская, что религия, основанная на мифе, как форма самоидентификация испытывает значительное влияние со стороны познающего субъекта, ведь естественная религия, которая «должна быть несравненно лучше устроена, чем какая-либо другая»175, демонстрировала трансформацию массового сознания, переходящую от познания природы через осознание божественного, от внешних к внутренним его проявлениям, от персонификации божества к его трактовке в качестве безличной разумной первопричины мира, его перводвигателя и первого принципа организации мироздания как целостной структуры.
Рассуждая о природе мифа, обращаясь как к вопросу природы власти и ее божественности, активно анализировал вопрос о познании божественных истин уже характеризуемый Т. Гоббс, который опирался на концепцию «деструктивности естественного состояния человечества», сопряженного с хаотической активностью. Он отталкивался при этом от феномена «общественного договора», обеспечивающего кроме всего прочего оформление феномена «мифа абсолютизма», как особого политического концепта, концентрировался на вопросе познания Абсолюта, каковым он именовал Бога, характеризуя последнего в качестве первопричины бытия, во многом развивая идеи Аристотеля. Он трактовал Бога с позиции зрелого антропоцентризма, учитывая целый комплекс субъективных факторов, как-то:
I. Стремление «доискиваться причин наблюдаемых явлений»176.
II. Анализивать причины бытийных явлений, оперируя как инструментом познания «собственной фантазией»177;
III. Желание преодолеть «постоянный страх, всегда сопровождающий человеческий род»178;
IV. «Не имея возможности найти видимый объект, люди считают виновником своего счастья или несчастья какую-то власть или невидимую силу»179. Обозначенные факторы в соответствии с размышлениями английского мыслителя порождали мифологию, как особый комплекс представлений, который вполне мог оформить «политический миф», демонстрирующий «подданным те обязанности, исполнять которые требуют от них земные цари»180.
Дальнейшим развитием описываемых трактовок стал пантеизм Б. Спинозы, провозглашавшего познание божественного через рационализированное поклонение и любовь к Абсолюту, демонстрируя при этом морализаторские коннотации характеризуемого явления, что не мешало, однако, его вере оставаться «в сердце, а не уме»181. Спиноза демонстративно опровергает идею божественного откровения, окончательно провозглашая миф субъективным фактором социального развития, не порывая при этом в полной мере с аллегорической интерпретацией мифа. По мнению философа, священные тексты и в частности Библия «содержат не возвышенные умозрения и не философские вопросы, но вещи только самые простые, которые могут быть восприняты даже каким угодно тупицей»
